плетаются добра и зла концы... Кто ограждает в поле птичьи гнезда, Когда в них малые лежат птенцы, А с неба, где плывут святые звезды, Слетает коршун, чтоб добычу взять?
Нельзя страдания словами рассказать, Когда любовь - невинной жертвы пламень, Угашена неумолимым роком, Когда сердцам грозит могильный камень... Да сбудется реченное пророком: Путник не возжаждет прежде И не соберет в сосуды чистых вод, Пока сопутствует его надежде Богатый водами нагорный небосвод... Но вот иссяк живой родник, и - Боже! Тогда всех благ земных ему дороже Из мутной лужи дождевая влага... Таков закон потерянного Блага...
Как лебедь раненый страдал Царевич. Опять нет радости. Нет утешенья... Ужели прадедов былые прегрешенья Еще не отмщены последней жертвой? Доколе, Господи, не снимешь испытаний С Руси измученной, несущей крест страданий! Печален и суров на этот раз Испытанного Кузьмича рассказ: "Пора узнать тебе, праправнук милый, Что и мои Господь испытывает силы: Уже прошло без малого сто лет, Как духу моему прощенья нет... Среди живых лишь призраком бреду, - Еще не удостоен Страшному суду: Для блага родины, в угоду близким, Приял я на душу поступок низкий: Прикрыл насилие над царственным отцом А сам венчался окровавленным венцом... Да, милый, не легка мужицкая рубаха, Но много тяжелее шапка Мономаха... Но близок час Господнего прощенья! Без ропота, но подвигом суровым, Щитом труда и долгого терпенья, Очистился и грешный наш народ И процветет он Именем Христовым..." Царевич слушает, внимает свято, Но сердце смертною тоской объято...
А между тем в лесу, во тьме глубокой, Томится и аукает далеко Лебедью покинутой - Царевна: Кличет и тоскует одиноко - Скучно ей, темно и несугревно... Вот донесся в скит призыв печальный И упал на сердце песни погребальной...
Ночь и тьма как черное крыло греха... Обуглился костер. Нетронута уха. Кузьмич стучит веслом о борт челна. Снова крик лебяжий... Вновь зовет она. Взгляд ее припомнил: все забылись муки, И тотчас он идет на те лесные звуки, Пряменько, без тропы, не чувствуя земли... Вокруг уснувшей ратью горы залегли. Вспомнил: где-то миллионы братьев пали, А живые миллионы - все в печали... Где-то за горами вражьи племена. Меркнут в памяти святые имена... "Молнии сверкают... Господи - помилуй!" Отняла земля остаток нашей силы. Валится весь мир стеною звездной... Нет, это Царевич падает над бездной. А рядом с ним... А рядом с ним - русалка... Плачет и ласкается, смеется жалко: "Мой жених! Царевич! Милый, где ты?" Только от Царевича уж нет ответа: Он очнулся первый... Замер, онемел - Красоты земной окончился предел - Онемела и ослепла в ярком свете Дивная Царевна перед чудом: Над лесною дремью, над бездонным прудом, В гимне ангелов надзвездного напева Пречистая сияла Приснодева Это Она хранит Своим Покровом Всю Русь, идущую в венце терновом... Это Она, Благая Матерь Мира, Идет по мукам страждущих и сирых. Это она ведет слепых, хромых, убогих Стезей, сужденной для немногих... И заступается перед Сыном Божьим За люд бродячий, сбитый бездорожьем... И вот она же, в грозный час последний, Пришла спасти от тяжкого паденья Царевича, стоявшего над бездной... И над Царевной робкой и болезной, Сжалилась в недобрый испытанья час И затмила свет ее печальных глаз, Чтоб не чуяла смертельной боли, Как из болот зыбучих, Матерь Света Возносит юный дух по Высшей Воле, В предвечные обители Всепетой... Пала ниц Царевна, кланяясь Царице... Ярче и быстрее сказочной Жар-Птицы Понеслась любовь ее в чертог чудесный, К высшей истине и к красоте небесной...
