ильна как смерть. О, нет! Сильнее смерти - Жизнь бабочек и равно жизнь планет, Но никаких надежд и самой жизни нет, Коль нет любви. - Любовью все измерьте!
И потерял Царевич сон свой и покой. Постель пустынника тверда и холодна. И овладела им мечта одна: Искать следы русалки молодой... Все чаще он садится на коня, Все дольше бродит по лесным тропинкам. Уходят кедры в даль, загадочно маня, Роняя на земь чистые слезинки Душистых смол как Божий ладан. Но путь к лесной русалке не разгадан... Ни ест он и не пьет. Молитва горяча, А сам не слушает святого Кузьмича: Далеко уплывает в душегубке... Как голубь о потерянной голубке Воркует где-нибудь наедине И ищет что-то взором на глубоком дне... Невидимо следит за ним Царевна. В ее глазах и торжество и слезы... Вот прячется она за белые березы И ждет Царевича в тиши полдневной... Идет он по лугам. За ним на поводу - Проворный конь срывает цвет травы. И странные слова твердит он как в бреду: "Не знаю сам, не ведаю, о чем грущу... Но где ты милая? Тебя, тебя ищу!" Лесные бабочки летают на пути; Равнина кончилась и некуда идти. Но в этот миг, слегка, как сновиденье, Как знак божественного дуновенья, Вся белая, как свет от полнолунья, К нему спустилась дивная колдунья...
Исчезли дебри и лесные тени. И сердце смолкло, перестало биться; Не знал Царевич, плакать иль молиться? И робко опустился на колени... Призванье прозвучало еле внятно: "Я сын царя, могущественного когда-то... У нас была империя, дворцы и злато... Теперь их нет... Но мне теперь понятно, Что все земное поглощает пустота, Когда не понята святая красота!" В священном трепете, благоговейно, Припал к ее руке невинными устами. И прошептал весь лес душистыми листами: "Как сердце человеческое чародейно!"
Как лилия полна благоуханья, Так, затаив эфирное свое дыханье, Вечным счастьем преисполнилась Царевна И прозвучал ответ ее напевно: "И я покинула мой замок славный, Чтоб послужить тебе, мой Царь Державный!"
