олшебный замок, парки и пруды, Послушные мечты, в одно мгновенье Придвинулись, как сон иль наважденье, Чтоб отрок взял правления бразды.
Но, видя их, Царевич содрогнулся, Закрыл рукой глаза и отвернулся. И простонал с волненьем и тревогой... "Не прочны и опасны царские палаты... Теперь нам надобно совсем немного: Любовью братской будем мы богаты!" И тут же на глухой лесной тропинке Странника он увидал седого. Когда-то видел он точь в точь такого, И помнит где: на простенькой картинке, В руках у четырех сестриц-соседок... "Федор Кузьмич, Благословенный предок?" Воскликнув радостно, Царевич вопросил. И слышала Царевна, как Двуглавый При виде старца громко возгласил: "Всепобедителю Наполеона, слава!" Но старец с кроткою улыбкой проронил: "Хваленье Господу Единому в веках", И посох дрогнул у него в руках.
Федор Кузьмич - былого Александра тень, Святого подвига великая ступень... Он жил здесь целое столетье, Никем незнаемый, в глухом скиту, Чтоб дать приют и жизни простоту Праправнуку на грани лихолетья... И, удаляясь со старцем в тихий скит, Царевич позабыл о робкой ласке Поморки юной, феи нашей сказки... Но Двуглавый видел из-под облаков, Как дремучими просторами лесов. Царевна странницею одинокой, С печалью тихой, с думою глубокой, Брела к таинственному замку вновь, Чтоб в нем замуровать свою любовь...
Земля да просветится чудесами! Семь дней спустя, дремучими лесами, Где горы белоснежно-высоки, В тиши торжественного полнолунья, По берегам необитаемой реки, В печали одинокого раздумья, Промчался светлый Божий Гений. Он был на резвом белом скакуне. Узор хвои и лиственные тени Прятали по временам склоненный лик, Но в легкости, в посадке на коне, Вид Всадника был грозен и велик... В святом безмолвии минуты велики. Молитвенно затих завороженный лес И очи звезд были бездонно глубоки. Вдруг гимн мольбы вознесся до небес: "Спаси нас, Господи, в Твоей пустыни, Обитель древнюю - Россию сохрани И все родные древние святыни Щитом Георгия Святого осени!" В простом челне, поодаль, впереди, Рекою плыли трое, в шлемах медных, В кольчугах воинов, с крестами на груди - Три витязя Российских сил победных. Георгий выехал на мыс высокий. Сияние луны с конем слилось, Лампадой запылал затон глубокий И пение испуганно оборвалось. "Смотри, смотри!" - сказал в восторге младший. "Господь услышал нас", - промолвил старший. И, снявши шлемы, истово крестились... Как трубный глас пронесся над рекой: "Отважным воинам привет и слава!" И лодка утлая сама пристала К скале высокой, мшистой и крутой. Три витязя, как будто в сновиденье, Сошли с челна и земно поклонились Начальнику Христолюбивых сил, А старший витязь кротко попросил Благих его иль грозных повелений. В ответ возле Святого появились Младого спутника черты и стройный стан. И первым бросился к нему Руслан. "Откуда, как?.. Возможно ль это снова? Ужели дни твои остались невредимы?.." И вновь был глас заботливо-суровый: "Дела Господни неисповедимы..." И все три витязя, в порыве восхищенья, Не смели верить явному виденью... Они пришли сюда, желанием горя - Лишь поклониться праху русского царя, А встретили тут истинное диво: Наследник жив!.. Все тот же нежный, Лишь взгляд стал грустный и мятежный; Бросился навстречу, обнимает, По имени всех нежно называет: "Всеслав - надежда! Славный наш Руслан! И ты Олег, князь киевских предгорий, Как счастлив я, что вас Святой Егорий Призвал в этот священный стан, Где верною дружиной служит лес, Где столько испытаний и чудес... Вы видите? - Здесь Федора святого скит; Здесь наш орел над скалами парит. Здесь мне от плена дано избавленье... Руси отсель начнется возрожденье! И снова здесь, над царскою могилой, Сойдет к нам Бог с непобедимой силой... Святой Георгий в этом нам порука... Он только что вернулся к нам с пути. Но на Руси теперь такая скука: Там воинов Христовых он не мог найти..." Царевич оборвал рассказ, запнулся, На лик Святого робко обернулся. Георгий в первый раз сошел с коня И, сняв седло, стременами звеня, Пустил коня под белые березы. На лицах витязей блеснули слезы...
Без слов - во взорах их тревога - Все пребывали около Святого, Чтобы вкусить познанья неземного, Но Светлый Воин пребывал в молчаньи... Без слов возникла белизна шатра, Но тихое природы созерцанье Никто не смел нарушить до утра... И день настал, и ночь зарю затмила: И вновь луна светила изначально - Святой Георгий прошептал печально: "Прими мольбу мою, о, Сил Небесных Царь! В сей грозный судный час над миром грешным, Да вострепещет всякая земная тварь!.." И взором грустно-безутешным Скользнул он по вершинам дальним.
Прохладный ветерок что-то шептал сосне. Откушав черствого ржаного хлеба, Забылись витязи в могучем сне. В лучах луны дымок струился к небу От мирного походного костра. Вела свой сказ река в просторах мглистых. На шелковой траве, в лугах росистых Гуляет белый конь, свободный до утра... Царевич задремал под пышной елью. Поодаль, за леском, в убогой келье, Всю ночь подвижник молится бессонно. Он в длинной и простой рубашке белой, И над сгорбленной фигурой похуделой Ладан пихт струится благовонно... С высоты гранитных скал прибрежных, Распростерши крылья величаво, Зорко наблюдает страж Двуглавый За покоем далей безмятежных: Но вот как будто где-то кликнул лебедь... И где-то цапля плачет одиноко, Пролетая над рекой глубокой. А что там светлое плывет над плесом? Лебедь белая иль облачко лесное? Иль лунный луч скользнул крутым откосом? Нет, это фея, плавною стопою, Идет над лесом как дыханья пар. То вестница ль небес, что так прекрасна? Раба ль земли, - полна пьянящих чар? Как звездные лучи - ее ресницы, Глаза полузакрыты, как во сне. Одетая чудесною десницей, Она чиста была как белый снег...
Вот подошла, склонилась к изголовью - Царевич спит... Будить иль не тревожить? Будить ли сердце девичьей любовью? Зажечь ли кровь, - терзания умножить? Подать ли чару сладостной отравы - Позвать ли вновь на трон мечты и славы? Венчать ли терниями наслажденья, Короною любовного томленья? Нет!.. Пусть он спит сном бестревожным, Пусть он заботится лишь о возможном, Но пусть не знает он в душе своей О муках ангелов, не принятых землей. Она склонилась, грустно улыбнулась, И в светотканный кутаясь наряд, На витязей уснувших оглянулась И, поклоняясь Георгию, потупив взгляд, Ушла: И унесла с собою новый Венец тоски и радости, терновый...
Чуть свет-заря, Царевич пробудился И взгляд его на миг остановился На шитой жемчугом, серебряной парче. Она горела в первом утреннем луче... Он посмотрел, прищурившись немножко, Приблизился, слегка рукой потрогал: Шапка, с гривною кафтан, сапожки - Все, как у княжичей далекой старины - Какою тонкою рукой смастерены!.. Кто б мог принесть ему сей дар чудесный? Три витязя? Иль кто-то неизвестный? Он робко взял наряд, к реке спустился И там, умывшись, истово молился И Господа за все благодарил. Как новому главе российских сил, Все витязи провозгласили: Слава! И он ответил кротко-величаво: "Божией милостью, Мы объявляем: Отец наш, государь всея России, С любовью мудрою вручил народу, И скипетр, и державу, и свободу, И в манифесте своем свято верил, Что наш народ окажется достойным Хозяином Руси многоплеменной... Понеже, на отчизне нашей ныне Свобода лишь для смерти исступленной, - Признали мы за благо и молили Георгия Победоносца нам помочь Братоубийственную смуту превозмочь Без тяжких жертв, без крови и насилий... И вас, России Витязи, мы просим Восстановить закон в его благом пределе И рыцарским примером показать на деле, Что мы не зря Христово имя носим..."
Три витязя все враз перекрестились, Георгию Святому поклонились И перед ясными Царевича очами Спокойно препоясались мечами... Над миром утро раннее вставало, Река в тумане белом утопала, Могучий лес дышал прохладой росной... Три витязя с надеждой богоносной Сошли к реке и стали в утлый челн... Отшельник у скита шептал в молитве: "Да не погибнут верные в неравной битве!" И закачались витязи над глубью волн.
