и синь небес, ни звуки песен майских, Ни солнца луч, ни воды с бирюзой, Усладу не влекут красою райской - Улыбка глаз углублена слезой.
Идет она к прудам и в глубь забвенья Роняет слезы жемчугом отборным: И лебеди и рыбы с изумленьем Сплываются к тем дивным зеренам: Идет она в леса и там вздыхает, И снова начинает слезы лить И все зверье и царство птиц сзывает, Чтоб скорбный плач со всеми разделить. На грудь к ней села горлица лесная И с грустью доверительно сказала: "Орлица моего супруга растерзала:" О птичьей жалобе совсем не зная, К ней подползла древесная козявка И, приподнявши крылышки, пропела: "Моих склевала деток горлица-лукавка:" И дерево сухое проскрипело: "Козявки источили мое тело: Такая тля, а вот - убить сумела!" Медведь пришел с распухшей мордой, рыжий И жалобу принес на пчел бесстыжих: "Изжалили всего, - ворчал детина. - Для них - весь мед, а мне - одна малина!.. Нет правды никакой на свете!.. И у меня, ведь, маленькие дети:" Но поболтать и мир честной послушать, Приковылял безногий мухомор: "От насморка, слышь, хорошо откушать Грибного табачку: Сказать отрадно: Мои тут гномы, - а их большой собор, - От всех хвороб - нюхнуть, чихнуть и ладно. У нас, признаться, тут житьишко хоть куда! Живешь во всю и умер - в ус не дуешь: Не то, что вы купцы да господа, - Небось и ты грибками-то торгуешь?.. Да, да, народишко чегой-то возгордился. А жить бы, да благодарить Христа! Так, мила дочь, грибная жизнь проста - Сегодня умер, завтра возродился",
"Сегодня умер - завтра возродился:" Как мил этот безногий сам! Воистину - мир бедный возгордился И вот пример великим мудрецам: И много троп по лесу исходила Царевна одинокая в тоске. Хвоя целительно смолой кадила. Царевна Грез вздремнула на пеньке, И видела во сне: она крестьянка: Где-то в лесу, вдали от чуждых глаз, Часовенка седая на полянке. В ней огонек горит - святой алмаз. Монашек серенький свершает бденье. В часовне одиноко, на коленях, Печальная боярыня стоит, И трепетно в руке ее свеча горит, В другой - просвирка, кружевной платок, Скомканный во влаг слез обильных: Она недвижно смотрит на Восток И что-то видит там в кругах кадильных. И вот она к крестьянке обернулась. Приподняла свой дымчатый покров И, осушая слезы, улыбнулась Улыбкой робкою, просящею без слов. Крестьянка видит - перед ней царица, Государыня российская стоит И со слезами радости ей говорит: "Никто не захотел со мной молится Никто не мог частицу разделить И хоть одну слезу за сына моего пролить". И часть просвирки подала девице, Признательно взглянула на нее И молвила устами голубицы: "Теперь исполнится желание мое:" Крестьянка до земли ей поклонилась И на пеньке, проснувшись, очутилась. Забыла все: свой замок, сан высокий, Лазурный трон, волшебный пруд глубокий, И сонмы грез и беспечальность сна, - Приявши скорбь - очеловечилась она. И только утром, по росе холодной, Пришла к дворцу, усталая, украдкой, И от касания руки ее свободной, В дворце все становилось страшною загадкой. Все замерло кругом в оцепененьи И замок сказочный стал мрачен и не мил: Покинул ли Колдун бразды правленья Иль чарами отчаянья затмил? И вновь ушла, не зная или зная, Куда идет, зачем и почему: И стала всему прошлому чужая, Надевши странницы убогую суму. Но в опустевшем замке поселилось Тоскующее эхо - плач напевный, Во все края призывом разносилось Молитвой, панихидою вседневной. И слышал его всяк во сне и наяву: "Ау! Ау! Ау! Царевича зову".
