Г. Гребенщиков
X. Убинские Альпы и Ивановский Хребет
Из цикла "Река Уба и убинские люди"
ыше женской обители долина Убы менее заселена, а лет десять-пятнадцать назад представляла собою пустыню. И только отдельные скитники и беглецы скрывались в многочисленных ущельях, хотя верстах в 40 от обители есть старое селение Стрежное, выросшее из простой заимки лет шестьдесят назад. Выше д. Стрежной, верстах в двадцати, еще более молодая деревня Поперечная, заселенная также старожильческим крестьянством и преимущественно поморцами. Народ в Поперечной, несмотря на отдаленность его от культурных центров, выглядит очень развитым, здоровым и духовно-дельным. Хотя приволье и здесь начинает уже иссякать, ибо многие из нижне-убинских и ульбинских деревень начинают выделять из себя эмигрантов в пределы Поперечной территории.
Дальше от Поперечной хотя и есть заимка, но она главным образом выстроена ради пасек, а еще дальше, то есть самые вершины Убы, необитаемы, так как текут в области белков и альпийских высот, где растет уже альпийская флора и где царствуют холода.
Из Убинских Альп особенно славятся суровостью Коксинский, Турусунский и Ивановские хребты. На последний из них удалось взобраться и об этом я скажу более подробно, неизбежно и вновь уклонившись в сторону лиризма, без чего крайне трудно дать приблизительную картину полученный впечатлений.
На Ивановский хребет мы отправились из с. Риддерского, стоящего как раз у подола этого хребта. Огромной, неприступной темно-синей стеною встал он поперек нашего пути к востоку, и его усеянный снежными пятнами гребень наполовину обнажен и безжизнен. И мысль взобраться на вершину этого десятиверстного гребня, подпирающего само небо, расчесывающие косматые тучи и превращающие их в обильные слезы, в ослепительно белые снежные кристаллы - даже летом - казалась несбыточной...
Лучшим путем на его вершину считается юго-западный отрог, упирающийся своим подолом в кривую долину оглушительно бурной и многоводной реки Громотухи, этой старшей дочери южных склонов Ивановского хребта.
От Риддерска до начала этого отрога идет хорошая колесная дорога по роскошным гладким и тучным лугам. От Риддерска кажется, что до ивановского хребта рукой подать, что тут не будет и версты, но на самом деле до первой тропы на хребет от Риддерска не меньше семи верст.
Оставив на заимке лошадей, мы вооружились крепкими костылями и провизией, и отправились на хребет пешком в 9 часов утра.
Поднимаясь только на южный подол хребта, то есть на самый отлогий подъем, мы то и дело должны были переводить дух. Первое время мы шли по одному из безлесных ущелий и, палимые горячим июньским солнцем, очень радовались соседству журчащего сверху маленького ручейка, и то и дело целовались с его серебряными струйками... Но вот ручеек исчез. И чем выше шли мы, тем труднее был подъем, тем глуше воздух и горячее лучи солнца. А до первого плеча еще страшно далеко.
Идешь, заставляя себя не думать об усталости, и то и дело намечаешь условную грань отдыха: вот до этого пня и сяду... Нет, вот до этого кустика... А когда дойдешь, еще увидишь в пяти шагах какую-либо мету и добравшись , обессиленный, падаешь... Слышно, как стучит сердце, хрипит в легких, а голова идет кругом и язык горит от жажды. И снова идешь и снова падаешь, забыв цель и смысл своего труда и изнемогая под беспощадной теплотою солнца.
Пошли леса, густые и высокие травы, море цветов, миры насекомых, но хребет все еще зовет вверх, все еще изнуряет оставшиеся силы...
Лежат полусгнившие буреломы, седые и обгорелые черные пни, с корнем вывороченные бурями деревья, крепко сжавшие в своих жилистых лапах целые пласты земной почвы и сотни мелких камней. Потихоньку шепчутся верхушки елей и лиственниц, а оставшиеся позади долины уходят все ниже и волны горных далей все синее, все дымчатей и ползут вширь и вдаль на десятки, на сотни верст...
Вот показалось первое снежное пятно, но кажется несбыточным, что когда-либо до него доберешься, чтобы утолить жажду, упав на его холодное тело... И кажешься сам себе ничтожным, беспомощным и жалким и молишься душою человеческой мысли, победоносно ведущей к техническим завоеваниям, к покорению воздушной стихии и к избавлению человека от унизительного пресмыканья, в котором утрачивается всякая красота жизни и всякая прелесть созерцанья.
Но в половине второго пополудни я был уже у подножия последнего огромного холма, оставив далеко позади своих товарищей. А еще через полтора часа я осилил и эту самую крутую, то и дело толкавшую гору и, подойдя к месту, где стоял когда-то огромный крест, в память восхождения сюда какого-то епископа, я упал и первым словом моим было не благословение, а проклятие, ибо совершенно обессиленный, я решительно утратил всякий смысл такого изнурительного подвига.
Упал и на толстом слое бурых мхов в ту же минуту уснул... А когда проснулся, то страшно дрожал от холода и, разложив из ветвей вереска костер, стал греться.
Далеко внизу пестрели бесчисленные полосы еще не созревших хлебов, а зеленые луга были наполовину усыпаны мельчайшими точками копен и стогов.
Спутники мои не приходили.
И только потом, я вспомнил, что нахожусь на вершине Ивановского хребта, белые гребни которого так часто казались мне облаками с прозаичных Семипалатинских равнин.
И войдя на один из жертвенников бурханизма, я видел: и эти, кажущиеся далеким и неподвижным морем Семипалатинские равнины, и Заиртышские голубые горизонты, увенчанную темно-синими конусами величественную Аирту, и бурные волны гор Бухтарминского края, и безжизненные вершины Туругунского, Коксинского и Коргонского хребтов, и, наконец, лиловый лабиринт, уходящей к западу, Убинской долины...
Вблизи же меня на восток уходили широким плоскогорьем совершенно безжизненные площади вечных снегов. Пегие, как пантера и холодные, как саван земли.
Далеко внизу, на краю зеленого и гладкого, замкнутого в горы плато, как столпившееся стадо овец, пестрым пятном виднелось с. Риддерское, а от самих ног моих бросалась вниз головокружительная пропасть - морщина, в глубине которой по беспрерывным серым корумам то и дело рыскали рыжие сурки и их красивому и звонкому: "ку - фи", где-то в сердце горы вторило длительное и рассыпчатое эхо...
И всюду на склонах висели белые, снежные поля, а ниже, беспрерывной зеленой щетиной, ползли густые леса...
... Подложив под один из тяжелых камней свою визитную карточку, я медленно тронулся вниз...
И когда спустился до самого нижнего снежного поля, где отлежавшиеся и обыгавшие от усталости спутники мои таяли пятый чайник снега и весело играли в снежки, то солнце багровым пятном повисло уже над самым горизонтом и от длинных голубых теней глубокие горные ущелья казались задумчиво нахмуренными...
