. Проходит четыре с лишним года.
Тесная и продолговатая серая комната на пятом этаже, в которой живут студенты: Михаил Подорожный, Сергей Октава и Федор Правдин. Вдоль стен -- кровати. Книги, газеты и одежда разбросаны в беспорядке на стульях и кроватях. На стенах, кроме одежды ничего нет. Из-под кровати видны корзины. Входная дверь -- прямо. Слева от зрителя -- два окна, около которых по одному столу и один стол у противоположной стены, на котором стоит горячий самовар с прибором. Студент Октава, молодой и бледный, сидит слева у дальнего окна, углубившись в работу. Михаил, заросший бородою, высокий, с бледным лицом, без тужурки, с подтяжками поверх старой рубашки, ходит по комнате, а затем, подойдя к самовару, дотрагивается до него рукой и наливает себе жидкого чаю. Федор, с небольшой бородкой, в студенческой тужурке сидит у ближнего окна спиною к столу и, рассеяно теребя какое-то письмо, задумчиво смотрит в пол. Послеобеденное время
Михаил (ни к кому не обращаясь). Нет ли немножко булки?
. Октава быстро берет у себя на столе завернутую в бумагу французскую булку и, развернув, молча подает ее в сторону Михаила. При этом заметно нервничает
Михаил. Жертва? (Отламывает немного и проворно ест, запивая чаем). Очень многим псам должны позавидовать студенты. (Пауза). Когда я подохну, то милейшие коллеги не замарают руки о мой желудок: он будет начисто вымыт этой желтенькой влагой. (Швыркает чай и продолжительно смотрит на Федора).
Октава
. Мне странно, что ты сегодня удостаиваешь нас сегодня разговором... Это меня даже раздражает.Михаил. Тебя все раздражает: и когда я молчу и когда говорю... (После паузы). Булку-то всю, что ли, можно съесть?
Октава. Да ешь, пожалуйста. Неужели еще разговаривать об этом... (Нервно перебирает листы бумаги).
Михаил
. Да ты рыцарь! (Проворно ест и пьет чай).Федор, встав, задумчиво идет по комнате и, останавливаясь, смотрит в окно.
Михаил (озлобляясь). Н-да!.. Не даром такой расход в Петербурге на уксусную эссенцию. И дешево и аппетитно.
Октава. Ты становишься циничным.
Михаил. Ты думаешь? Ты, брат, поэт! Для тебя и мир, вероятно, и велик, и прекрасен. А мне он кажется таким хилым, хворым... И как ни хлопочет почтенная медицина -- людишки становятся все мозглявее. Должно быть, медикаментами их не исцелишь...
Октава (бросая работу). Нельзя ли оставить эту мировую скорбь и не выводить меня из терпенья вечным нытьем?
Михаил (саркастически). Вот и я скоро буду исцелителем и для того, чтобы быть сытым мне надо, чтобы добрые люди хворали, как можно чаще и это не будет дурно. Не так ли, Федор?
Октава закуривает и нервно ходит по комнате.
Михаил (кричит). Федор, ты не оглох?
Федор
(как бы просыпаясь). Чего тебе?Михаил. Да ты что?
Федор вопросительно смотрит на Михаила.
Михаил (подходит к нему и говорит спокойнее). Что с тобой? Ты какой-то странный сегодня. Письмо-то откуда? По каракулям-то с родины, должно быть?
Федор молчит.
Михаил. Сколько поклонов? Десятка два? Я на твоем месте давно бы к черту послал бы такую благодать.
Федор. Странно мне слышать от тебя это.
Михаил. А мне странно видеть тебя таким вот... Точно тебя в помойной яме выкупали. В чем дело-то?
Федор. Пишут из дома, что отец умер.
Михаил. Ну, так что же? Рад не рад, поди! Эка, подумаешь, завидная жизнь у него была.
Федор. Да, конечно... Но...
Михаил (ехидно). Смысла, поди, во всем этом ждешь? Напрасно трудишься, брат.
Октава (снова садится за стол). Не доставало еще, чтобы ты начал ныть. А кстати, скажи, пожалуйста, почему ты давно лекций не посещаешь?
Федор. Желанья не стало.
Октава (удивленно смотрит на него). Вот как?..
Михаил. Только-то? Слабые доводы...
Федор (подходит к кровати и складывает в кучу сюртук, брюки и другие вещи). Нет, доводы очень не слабые.
Октава. Ты что это затеваешь?
Федор. Ничего особенного... (К Октаве). Ты вот что скажи мне: за все эти вещи дадут в ломбарде тридцать рублей или нет?
Михаил (пристально смотрит на Федора и показывает на голову). У тебя тут все в порядке?
Федор удивленно смотрит на Михаила.
Михаил (грубо). Да ты что, в самом деле, жениться, что ли захотел?
Федор. Мне не до женитьбы. Я... решил уехать домой! (Достает простыню).
Октава
(вскакивая). Что такое?Михаил пристально смотрит на Федора.
Октава. Да ты, в самом деле, здоров?
Федор. Не совсем, брат... (Укладывает в простыню вещи). Там, где вся жизнь загнила -- здоровым не будешь.
Октава. Ты что же, совсем? А университет?
Федор. Он потеряет немногое.
Октава. Но потеряешь ты... И потеряешь многое. Целую будущность.
Федор (насмешливо). И значок... И кокарду... Это, брат, перестало привлекать меня.
Михаил (ехидно). А тебе все хочется быть лучше всех. Оригинальничать все надо...
Федор. Мне хочется не потерять смысла жизни. А здесь я начинаю терять его. И тот огонек, который согревал мою душу, начинает тухнуть. Вот и хочу сберечь его...
Михаил. Воображаю, каким костром запылает этот огонек там в деревне... Х ха-ха! Почему же тогда ты с такой быстротой улепетывал оттуда?
Федор. Думал... здесь лучше...
Октава. Уж не думаешь ли ты понюхать ржаной корки? (Нервно хохочет).
Федор
. Для меня это лишнее: я отлично знаю ее вкусМихаил (саркастически). Он идет спасать народ. (Хохочет).
Федор
(к Михаилу с упреком). Какой ты злой. Не спасать, а спасаться иду я... А народ спасет себя сам. У него слишком много для этого сил и терпенья...Михаил. А если не спасет?
Федор (злобно). Тогда он сумеет погибнуть без посторонней помощи. (Одевается). И ни на каких лжеспасителей он не полагается...
Октава. Это какой-то дикий бред.
Михаил (меняя тон). А я, брат, заключаю, что ты просто по Любочке соскучился. Ласковые она тебе письма пишет, вот ты и возгорелся страстью.
Федор. Ты совсем не знаешь наших отношений и заключение твое слишком поспешно.
Михаил. Да ведь влюблен, чего там?
Федор. Странный ты, право, да хоть бы и так?
Михаил. Так нельзя же целую свою будущность бросать к бабьей юбке... Пойми ты, глупый человек!
Федор. Ну, это позволь мне знать самому! Я взрослый уже.
Михаил. Да не поступают так взрослые. Мальчики так поступают! Мальчики!
Федор. И отлично! Я очень рад, что в двадцать шесть лет не состарился, как многие.
Октава. Ну, и все равно, гигантское колесо жизни наедет на тебя, и только косточки захрустят.
Федор. Пусть хрустят это гораздо веселее, чем рабское цепляние за хвост благополучия...
Михаил (свирепея). И все-таки я скажу тебе прямо, что ты дурак!
Федор (пристально смотрит на Михаила и, понижая тон, говорит). Конечно... Умные пахать не станут... Ученые учатся... И чаще всего учатся для того, чтобы стать господами дураков. А дураков еще много, их целые миллионы, и они долго еще будут рыться в земле для благополучия умных... А знаете ли вы, умные, что жизнь тех, которые пашут и до темной и грубой правды которых вы боитесь спускаться, что жизнь их все-таки здоровее и богаче содержанием, чем ваша.
Михаил (презрительно слушает его). А еще получше не скажешь ли?
Федор. Богаче потому, что она имеет смысл, она рождает силу и стремление к лучшему. Тогда как ваша жизнь -- бессилие, ибо ваш свет не согревает. И будет время, когда не мы к вам, а вы придете к нам отогревать ваши иззябшие души.
Михаил. И тебе не стыдно?
Федор. Ни мне, а вам надо стыдиться потому, что вы не можете дать нам веры в жизнь, а, напротив, гасите, отнимаете ее... Возле вас мы теряем почву, возле вас мы начинаем ныть и разлагаться... Но я верю, что мы сумеем сами вспахать наш чернозем и лучшие семена не отдадим на съедение города, а засеем их у себя и нива нашей жизни красиво заволнуется на солнце...
Михаил. Верь, брат, верь! Ты, наверное, еще и в сказки веришь?
Федор. Пусть даже это будет только мечта, но для такой мечты стоит принять на плечи даже и тяжелый крест... (С жалостью). А у вас? А у вас ведь даже и мечты-то все иссякли... Не ты ли на днях говорил мне, что ты до тридцати лет учился для того, чтобы возненавидеть жизнь. А я не могу, не хочу возненавидеть ее... Она груба, она жестока, но она красива... И как ни груба, как ни темна народная жизнь, она еще стихийно могуча и влечет к себе, как простор моря... (К Октаве с улыбкой). Знаешь, Сергей, как представляется мне наш народ?..
Он представляется мне темным дремучим лесом... Огромным и многовековым. И в этом лесу есть все: и райские птицы, и хищные звери, и черные страхи, и красивая песня, и безобразные лешие, и очаровательные феи... Только нет в нем яркого согревающего света... Но для того, чтобы был свет, не нужно рубить леса, не нужно вырывать его с корнем и пересаживать на каменистую почву, а нужно убрать из него веками накопившийся мусор, который мешает стройности. Нужно любовно очистить каждое дерево и сделать в лесу ясные прямые пути и тогда лес превратится в живую сказку... И под сенью его будут отдыхать многие уставшие путники жизни... Не правда ли, Сережа, какое широкое полотно для картины? Какой простор лучшим сынам народа!
Октава (все время задумчиво и внимательно слушавший Федора). Послушай, Федор, я верю, что ты любишь свой народ, как нечто великое и святое. Но пойми ты, как-то странно, непонятно твое возвращение к нему. Оно не поддается ни каким законам логики... Ну, хорошо, ты приедешь в деревню, ну, а дальше? Что ты будешь в ней делать? С чего начнешь? Что ты внесешь? Чем поможешь? Ведь наивно это, Федор!
Федор (кладет руку на плечо Октаве). Эх, Сережа! В том-то и беда, что мы чаще спрашиваем не у совести, а у логики, у рассудка, а рассудок -- это сплошной скептицизм... Он все может охладить и умертвить. И я не спросил у него. Я спросил у совести, и она сказала мне, что стыдно тратить свои силы там, где в них не нуждаются... Вот умер мой отец. И знаешь ли, о чем говорит мне эта смерть? Она говорит мне о том, что работа, лежавшая на отце, на мне и на брате Савелии, вся целиком ляжет теперь на плечи одного Савелия и он, надрываясь, выбьется из последних сил и ему ли быть добрее, умнее и лучше... Так и весь народ, теряя лучшие силы, отдавая их на растерзания города, он становится все бессильнее, грубее и беспросветнее и, в конце концов, от великого, сильного и красивого народа останутся одни обломки, как одни пни от срубленного леса. И погибнет народ... Погибнет, если не вернутся к нему лучшие его силы... Погибнет потому, что хождение в народ является теперь жертвою благотворительности. Поэтому мы не должны полагаться на милостыню благотворителей, но мы должны сами себя будить от векового сна. Сами себя спасать от холодного мрака. А для этого лучшие из нас должны зажечь факелы своей мысли и должны быть на своих местах. (Вдруг понижая тон). Впрочем, что это я, в самом деле? Для вас это может быть только смешно... Да я ведь никому и не навязываю свои мысли... (Берет под мышку узел). И потом, мне решительно все равно, что вы там думаете обо мне... (Уходит).
Октава
(после продолжительной паузы). Это черт знает, что такое! Что с ним случилось?Михаил. Что? Любовный удар с осложнениями. Ясно, как Божий день. Видал я, как вчера он млел при чтении душистого письма... Дурак! Колоссальные способности, редкая энергия -- все готов швырнуть из-за бабы.
Октава. Меня это положительно сбило с панталыку... (Пауза). Да... Вот что... ты был у сестры или нет?
Михаил. У Лизы? (Михаил схватился за голову). Ах, Боже мой! Я ведь и забыл опять!
Октава. Она третьего дня приходила, но тебя не было дома, а я тебе забыл сказать.
Михаил (с тревогой). Она здорова? Что-нибудь говорила?
Октава. Она не говорила ничего, но вид у нее был какой-то печальный...
Михаил. Она страшно нуждается, а у меня хоть бы грош. (Спешно одевается). Ах ты, Боже мой, Сережа? Нет ли у тебя... (Он обрывает фразу при виде входящей Любы).
Любовь
(изящно одетая во все черное, поспешно входит и, осматриваясь, с ласковой улыбкой спрашивает). Скажите, пожалуйста, здесь живет студент Правдин?Октава. Только что вышел?
Любовь. Какая досада!
Михаил (поспешно идет к выходу). Боже мой! Боже мой! Как это я мог забыть! (Уходит).
Любовь
(к Октаве). Не знаете, скоро ли он вернется?Октава. Он пошел в ломбард. Это совсем близко.
Любовь (тревожно). В ломбард? Разве он нуждается?
Октава. Как и большинство студентов.
Любовь. Он писал мне, что он не нуждается.
Октава. Да, он во многом лучше других живет потому, что много работает, даже переписку берет, но он решил, кажется, уезжать...
Любовь (испуганно). Уезжать? Куда же?
Октава. Домой, что ли, не знаю. Он решил это как-то вдруг...
Любовь
. Вот как! Это очень странно. Что-нибудь случилось?Октава. Кажется ничего особенного. Впрочем, не знаю...
Любовь. Скажите, пожалуйста, где этот ломбард? Я, может быть, захвачу его там. Или лучше...
Октава. Самое лучшее, если вы оставите свой адрес.
Любовь. О, нет, мне нужно скорее увидеться с ним. Я зайду через полчаса... Передайте ему, пожалуйста.
Октава. Хорошо. Скажу.
Любовь. До свидания. (Уходит и в дверях сталкивается с Михаилом).
Михаил
(обращаясь к Октаве). Сережа... Я и забыл... Ведь я хотел попросить у тебя денег... Может быть, есть хоть с полтинник? Сестра уже и тогда страшно похудела от недоедания... Ведь уж исходили всю столицу -- хоть бы на копейку работы.Октава (отыскивая кошелек). Вот последние тридцать копеек. Твоя сестра, кажется, курсистка?
Михаил. Готовилась, да неудачно... Спасибо! Боже мой, как я мог забыть! (Уходит).
Октава
(подходит к столу и зажигает лампу). Слава тебе Господи -- ушли. (Садится за работу).Любовь
(за дверью). Как я рада, что мы встретились!Октава (нервно встает). Это черт знает, что такое!?
Любовь (входит вместе с Федором радостная и веселая). Фу, как вы высоко живете! (К Октаве). Простите, мы, кажется, помешали вам работать?
Октава. Ничего... (Складывает работу, нервно закуривает и одевается).
Любовь
. Мне все здесь кажется каким-то чудовищным, огромным! Даже эти темные лестницы, по которым я шла сюда. Боже, но какое убожество у нас! Все эти кривые улицы, унылые домики, салопницы, сонные обыватели.Федор. За то вся вы переполнены свежестью, бодростью... От вас так и пахнуло на меня чем-то родным, сибирским, самобытным.
Любовь. Таежной дикостью... Медвежьим духом? Да?
Федор. О, нет! Скорее быстроногой серной!
Любовь. У нас, их, кажется, дикими козами называют.
Федор. Ну, раздевайтесь у нас. (Помогает ей снять жакет).
Октава уходит, сердито хлопнув дверью.
Любовь (оглянувшись). Мы ему помешали? Да?
Федор. Да нет же. Он нервный очень... Ну, станете пить наш чай?
Любовь. Нет, это лишнее. Лучше побеседуем. (Вздыхает). Я так много хотела сказать вам.
Федор (волнуясь). Я так вам рад!
Любовь (подходит ближе к Федору). Я ужасно рада! Ведь мы не виделись больше двух лет. Ведь это, какое чудо! Вы студент третьего курса! А помните, как вы считали это неосуществимым, когда вы готовились?.. Ни мне, ни Ольге не пришлось поехать, а вы вот уж на третьем курсе... Ольга вышла замуж за этого... Как он?.. Помните, демократом таким считался... Бушует. Он теперь служит в акцизе... Видела бабушку Арину. Велела она строго наказать вам, чтобы вы хоть две строчки ей написали... Ну, еще какие новости? (Смеется). А у вас уже борода растет. Совсем, совсем не узнаешь вас... Спасибо вам за ваши письма. В них столько жизни, бодрости. Получение их для меня было положительно праздником.
Федор. Да ведь и мне ваши письма были радостью. (Садятся).
Любовь
. Видела Нину Семеновну... Она бросило учительство и живет у Бушуевых. Совсем больная стала, бедняжка... Ну, как вы себя здесь чувствуете? Счастливый наверно, часто посещаете театры, оперы, музеи. Я не утерпела и, хотя наспех, но заглянула уже кое-куда. Боже мой, какой восторг! Сколько человеческого гения вложено во все эти полотна, гипсовые группы. Вот где красота! Вот где одухотворение от житейских будней! А у нас? Такая скука, такая пустота, мертвечина! Дрязги, сплетни... Ужасно! Я прямо бежала сюда. Папа отпустил меня на месяц только, но я проживу непременно до весны. За это время мы с вами, конечно, всюду выбегаем. Вы мне покажете все, все!Федор (все время грустно улыбавшийся). Для вас я задержусь немного.
Любовь (вспомнив, тревожно). Да, ведь вы уезжаете.
Федор. Да и, кажется, навсегда.
Любовь. Куда же? Почему?
Федор. Пока домой, к своим, а там не знаю.
Любовь (в испуге). Как? В деревню?
Федор. К земле, к природе неудержимо потянуло меня. Вот скоро весна будет, проталины... Жаворонки запоют... Пахота начнется. Затем, всходы зазеленеют, пионы зацветут. А я буду задыхаться здесь, чтобы потом уже окончательно уйти от природы... Нет, не могу!
Любовь. Но ведь там вы совсем задохнетесь! Нищета и невежество будут угнетать вас, и вы только потратите свои силы...
Федор. О, нет! Там мои силы еще больше окрепнут... А какие таятся там силы! Пора их позвать к жизни. О, если они встанут -- жизнь действительно зацветет здоровьем и красотою... Я знаю, что это трудно -- разбудить их, но надо же это делать не издалека, а там, рядом с ними!
Любовь. Нет, нет! Вы недостаточно все... Вы ошибаетесь...
Федор. Может быть, но я ни умом, ни знанием пришел к этому, а сердцем своим понимаю, что это так. А здесь я чувствую себя каким-то куском земли, брошенным на холодный гранит. О, как скоро этот кусок земли может превратиться в пыль!
Любовь. Неужели вам не жаль университета?
Федор (задумчиво). Не знаю. Но именно с тех пор, как я, благодаря нечеловеческим усилиям попал в него, и понял, чего стоит для меня эта милостыня культуры, за которую нужно продать и душу и своих. Нет, лучше к сохе!
Любовь (задумывается, затем поднимает ласковый взгляд на Федора и, волнуясь, говорит). Зачем это вы делаете? У вас такая чуткая душа. Столько способностей. Неужели вы все это решили закопать в землю? (Берет его за руку). Подумайте, ведь мир так прекрасен и именно потому, что им руководит гений, творчество, культура... А там вы погубите все... Не ходите туда, Федор! Поймите же, что я... Ведь вы же знаете... (Она потупляет взор).
Федор
(нежно смотрит на нее). Я так благодарен вам. Вы всегда так хорошо, тепло относились ко мне...Любовь (берет его за руку). Зачем между нами не все сказано? Ведь все так ясно, только не сказано!
Федор (волнуясь). Я догадывался, но не смел верить. Для меня это слишком невероятное, незаслуженное...
Любовь (робко приближаясь к нему, ласково шепчет). Не уезжай, не уезжай туда! Я не могу допустить, что это случится! Ведь это же все равно, что заживо похоронить себя...
Федор (задыхаясь от волнения). Неужели, правда, то, о чем я не смел думать? Неужели это не сон? Ведь я так люблю тебя!
Любовь (в истоме шепчет). Я приехала сюда только для тебя... Не бросай меня, останься со мною, Федор! Милый мой, Федор, поверь мне, что я сама отдам тебе свою душу, свои мысли. Все, все, для твоей работы, но только не надо, не надо хоронить себя. Будь здесь со мною!
Федор молчит и любуется Любовью.
Любовь (обнимая его). Ведь ты не оставишь меня одну? Да?
Федор стоит в раздумье, как бы не решаясь ответить. За дверью слышны тяжелые шаги. Любовь отступает. В дверях показывается бледный, шатающийся Михаил.
С поникшим взглядом входит Михаил и молча опускается на стул. У него в руках какая-то бумага.
Федор (тревожно). Что с тобой, Михаил?
Михаил застывшим взглядом, молча смотрит перед собой.
Федор (подходит к нему). Что случилось?
Михаил (подавая записку Федору). Лиза отравилась.
Федор хватает записку и, развернув ее, тихо произносит: "Умираю с голода". Опустив записку, он умолкает и стоит неподвижно. Любовь, в испуге смотрит на Федора, как бы не понимая его слов.
ЗАНАВЕС