От начала событий проходит четыре года.
Небольшая комната. Направо от зрителя -- два окна, налево и посредине -- двери. Против одного окна стоит покрытый клеенкой стол, заваленный книгами и письменными принадлежностями. Рядом, в углу, -- простая этажерка с книгами. Посредине -- стол, покрытый белой скатертью. Возле стены, налево, -- не вполне прибранная кровать. На стене недорогие картины и фотографические карточки. Возле стены -- простые стулья. На полу -- тканые половики. Ранняя осень. День.
Федор
(с небольшими усиками, одетый в черную тужурку, в белом воротничке, подпоясан широким черным кушаком. Брюки навыпуск, ботинки начищены, волосы причесаны гладко, с пробором на левой стороне. При поднятии занавеса, он в осеннем пальто и шляпе торопливо входит. В руках несет книги и папку с деловыми бумагами. Кладет все на стол и раздевается. Подходит к двери налево и весело зовет). Бабушка! А, бабушка! Давай скорее обедать! Есть хочу.Арина (за дверью). Ну-ну, подожди! Сейчас!
Федор. Некогда, бабушка. Право, некогда. Работы много.
Арина (входит с тарелкой и миской). А куда ты вечно торопишься? Все некогда, все недосуг. И когда ты свою работу переделаешь? День на службе, ночь за книгами. Да, этак, батюшка Феденька, захворать можно, ума рехнуться. (Поправляет скатерть). У нас этак-то был учитель в деревне... Давно это было, когда мы еще с мужем покойничком в деревне торговали, и вот тоже все книги да книги читал, а потом умом и стал недоволен. Книги -- они вредны и до добра не доводят.
Федор (смотрит на Арину с добродушной улыбкой). Нет, бабушка это что-нибудь не так.
Арина. Как это не так? Что я тебе на старости лет врать, что ли, буду?
Федор. Я не про то, бабушка. Я по-другому читаю книги и с ума не сойду. И учитель ваш, он с ума не сошел, а только другим стал. По иному жить и думать стал.
Арина. Как же с ума не сошел, когда начал говорить, что люди из обезьян переделались в людей. Что ты! Разве умный человек это скажет?
Федор (улыбаясь). Ну, хорошо. Ладно. (Арина уходит, Федор садится за стол и проворно ест).
Арина
(тотчас же входит со вторым). Денег давай на керосин. По фунту да по полтора в ночь керосину-то сжигаешь...Федор. А тебе что, разве жаль моих денег?
Арина. Понятно жаль... Ведь не Бог весть, какое жалование-то получаешь...
Федор. Как не Бог весть... Тридцать пять рублей в месяц. Если бы столько денег в деревне -- богачом бы звали.
Арина. То в деревне, а то в городе... Ну, а что твой барин поправился после хворости-то?
Федор. Какой это барин? У меня барина нет. Хозяин у меня, а не барин.
Арина. Фу ты, ну ты... Уж и барина нет. Как это скоро ты в шипку полез? Уж и барина нет. Подумаешь, кто был? Мужицкий парень, олух какой-то, прости Бог... Прожил каких-то четыре года, окипировался мало дело и барина нет, и рыло в сторону. Да он, по крайней мере, начальник, Вашескобдагородие! А ты кто? Жук навозный!
Федор. В самом деле? (Громко смеется, будто вспомнить что-то). Эх, ты старенькая наивность... Вашескоблагородие. (Хохочет).
Арина
. А што тебе смешного-то тут?Федор. Да так весело... (Хохочет и встает с места).
Арина
. Весело... Веселый какой стал. Ржет, как лошадь, прости Бог! (Хочет идти к себе).Федор
(продолжая смеяться, преграждает ей дорогу). Весело мне, страшно весело. Так весело, что плясать хочется. Не хотите ли разделить моего веселья? Пожалуйте! (Схватывает старуху и кружится с нею). Тара-ра-там-там там...Арина (вырываясь). Да тебя, не язвило ли? Ты сдурел, парень, сегодня? (Сердито останавливается и поправляет платье).
Федор
. Ну, не сердись, не сердись, бабушка! Ведь это я любя. Ха-ха-ха!Арина. Любя. Влюбился черт в козлуху.
Федор. Ну, давай помиримся.
Арина. Да тебя, не опоили ли дурманом? Ты где был-то? В кабаке, што ли?
Федор (становится в позу и декламирует с пафосом).
Я был в храме красоты
И от вина любви пьянею...
(Серьезно). Видишь ли, сегодня со мной поздоровалась по ручке тоже одна из высоко благородных. И не только поздоровалась, но и пожала мою черноземную руку. Ей Богу! А знаешь кто? Любочка Эполетова. Ты представь мою гордость: еще только четыре года тому назад я подавал ей лошадь и докладывал: "Готово, барыня!" И вдруг, по ручке...
Арина. Тьфу! Хоть бы уж не молол языком-то! Кто на тебя и посмотрит...
Федор
. Да уж смотрят. Да еще ласково-то как. Честное слово! (Хохочет). И все еще узнать меня не может. А когда узнает, кто я, наверное, начнет отплевываться, как от падали... А красивая, прелесть, какая. За ней ухаживают лучшие кавалеры...Арина. Уж и ты не ухаживать ли вздумал?
Федор. А почему бы и не так?
Арина. Ой! Господи, ухажер новый. Где тебе? Ухаживай уж ты лучше за своими книжками... (Убирает со стола).
Федор
. А ведь и верно я заболтался с тобой. Мне ведь действительно некогда. (Идет к столу).Арина
. То-то и оно. Дикошарый, спину-то мне чуть не переломил.Любовь (за дверью стуча). Можно войти? (Слышны женские голоса).
Федор
(встревожено). Что это? Она? (Быстро мечется по комнате, прибирает постель и шепчет торопливо). Бабушка, это барышни идут. Ей Богу! Да убирай ты скорей со стола-то.Арина торопится, убирая со стола.
Любовь (снова стучит). Можно войти?
Федор (отворяя дверь). Боже мой! Вы? Как же это?
Любовь (входит вместе с Ольгой. Обе одеты в гимназические платья, легкие жакеты и осенние шляпы). К вам не скоро попадешь. Здравствуйте. Что не во время? Может быть, помешали?
Ольга. Здравствуйте. Вы точно чего-то испугались. (Кокетливо смеется).
Федор
. Нет, помилуйте! Я скорее обрадован. Удивлен. (Оправляет тужурку).Арина большими глазами осмотрев их, уходит к себе.
Любовь. Чего же вы удивлены?
Федор. Вы пришли ко мне...
Ольга. А разве к вам страшно идти, как в лес?
Федор. Нет, конечно, но... У вас ведь есть какие-то там правила.
Любовь. Приличия? Да? Мы согрешили против них.
Ольга. А знаете? У нас есть к тому уважительная причина. Скажите, пожалуйста, в какой вы гимназии учились?
Федор (пожимает плечами и указывает на этажерку с книгами). Вот моя гимназия...
Любовь (Ольге). Я говорю теперь решительно "да"!
Ольга. А я говорю "нет"! (Идет к этажерке и смотрит по корешкам книги). Достоевский, Толстой... Батюшки, да вы совсем философ... Любочка, ты посмотри, какие все мудрые книги он читает: Ницше, Эн... Энгельс...
Любовь (идет к этажерке). Да?
Ольга. А скажите, неужели вам не скучно читать вот такие толстые-претолстые книги? Ведь это же несчастье... Да какие все имена смешные. Чар... Чарльз Дарвин... Не выговоришь. Не скучно? Да?
Федор. Ведь это же Дарвин. Ведь он пишет о том, как произошел человек.
Любовь
(упрекающе). Ах, Оля, Оля, восьмиклассница.Любовь (к Федору). Ведь это, кажется, вы читали в библиотеке реферат? Помните о деревенской женщине? Да?
Федор (смущаясь). Да, это был первый и очень неудачный мой реферат... Я же плохо владею пером.
Любовь. Нет, что вы! Мне ужасно понравился ваш реферат. Вы так хорошо изобразили положение деревенской женщины, точно сами все это пережили. Признаюсь, я впервые слышала такой реферат.
Ольга. Она тогда, кажется, больше всех аплодировала вам... (Подходит к кровати и берет мандолину). А вы еще и музыкант? Вот уж этого я не понимаю. Философия и мандолина... Здесь можно сесть?
Федор. Почему же? Дарвин говорит, что даже насекомые поют свои песни...
Ольга садится на кровать и перебирает струны мандолины.
Любовь. Знаете, когда я слушала ваш реферат, то в вашем лице заметила что-то такое... Точно я вас где-то видела и вот вы меня тогда так заинтересовали, что я постаралась с вами познакомиться. Вы не считаете это дурным? Нет?
Федор. Напротив, я очень благодарен вам.
Ольга (быстро). А скажите, пожалуйста, вы кто такой?
Федор. Я? (Вопросительно смотрит на Ольгу). То есть?
Любовь. Вы нам должны разрешить спор.
Федор. Что же я могу разрешить? Бог с вами!
Ольга. После того, когда мы увиделись сегодня с вами в библиотеке, она начала уверять меня, что вы...
Любовь (перебивая). Видите ли... Конечно, нехорошо, что я так назойлива, но меня очень волнует один вопрос... (Смущаясь). Мне даже совестно спрашивать вас...
Ольга (быстро и весело). Вы понимаете, она уверяет, что вы когда-то были у них кучером. Ведь это же нелепо...
Любовь, робко и вопросительно смотрит на Федора. Федор, смущаясь, опускает голову.
Любовь (пристально смотрит на него). Это правда? Да?
Федор (тихо и внятно к Ольге). Почему же это нелепо?
Ольга (вскакивая). Вы служили у них кучером? (Она недоумевающе замирает в неподвижной позе).
Любовь, молча опускает взгляд.
Ольга. Значит, это вас выгнал Перекатов, когда вы просились к нему в контору?
Федор. Чему тут удивляться? (С горечью). Нас мужиков иначе нигде не принимают.
Ольга. Как же это так? А я думала...
Любовь. Я ужасно виновата перед вами... Тогда папа, ведь, из-за меня отказал вам... Я сказала ему, что он по ночам читает. Он ужасно не любит грамотную прислугу. Мне теперь стыдно смотреть вам в глаза...
Федор. Да нет же... Я ничего... (Пересиливает слезы). Я ничего. Что ж? Тогда ведь все толкали да гнали меня. А вся-то вина моя была в том, что учиться хотел. Меня даже родные били за это, а чужим я и вовсе простил все...
Любовь (повышая тон). Нет, вы не должны прощать... Не должны, потому что мы страшно виноваты перед вами. Ведь это мы, ведь это мы тогда так зло пошутили над вами... Помешали вам поступить в реальное... (Понижая тон). Мы написали директору, что вы... нездоровы... (Тяжело дышит и опускает глаза).
Федор
(отступая, упавшим голосом). То есть, ненормален... Так оно что...Ольга (смущенно). Это уж была простая шутка... (Недовольно). Мы не думали, что наше анонимное письмо примут во внимание.
Любовь (с тоскою). Если бы вы знали, как мучительно теперь сознавать это.
Федор. Что ж, вы были правы. Разве нормально, когда кучер хочет учиться? Вы правы, даже больше, вы великолепны потому, что пришли к своему кучеру, чтобы сказать ему, как вам было легко, даже шутя, раздавить его вашей господской ножкой...
Любовь. Вы вправе говорить это. Вы вправе даже выгнать нас, как гнали мы вас...
Федор (как бы опомнившись). Нет, нет! Простите меня, я не хотел обидеть вас. Только вот вспомнились эти шутки, насмешки...
Любовь. Я чувствую теперь, как я ненавижу себя за то, что я тоже смеялась над вами.
Федор. Да нет. Я ведь стерпел, забыл уж. Да и вы тогда совсем девочкой были...
Любовь (нежно улыбается). Какой вы добрый. (Подходит к нему). Если вы не оттолкнете меня, вы увидите, что я не такая злая. Знаете, что? Я очень хотела бы, чтобы вы чаще ходили к нам, как к своим... Обещаете, да?
Федор (качая головой). Нет.
Любовь. Но почему? Вы прокляли наш дом? Да?
Федор. Нет, так, не знаю... Может быть, после... когда-нибудь. А теперь -- нет.
Ольга (весело). Тогда мы сами будем ходить к вам. Хотите?
Любовь. Вы позволите, да?
Федор. Я буду рад...
Любовь. Мы будем вместе учиться. Ведь вы продолжаете учиться, да?
Федор. Да, я учусь.
Ольга (простодушно). Мы придем. Вот увидите... Сами придем к вам.
Любовь. Да, да... Мы скоро опять придем. Придем просто, как к товарищу. Хорошо? (Берет его за руку и тихо ласково просит). Забудьте мне мою вину. Забудьте все старое.
Федор. Да я забыл уж...
Ольга (подает ему руку, смеется). Забыли, а голову вешаете. Глядите веселее. Вот так! Ну, до свиданья. (Уходит).
Федор
(после паузы, нервно). Сплю, что ли? (После раздумья с улыбкой). Как она хорошо, как ласково посмотрела на меня. (Озлобляясь). А может быть, это только каприз, может быть, -- новая шутка.Арина (входя). Чай-то будешь пить?
Федор. Нет. Не хочу.
Арина. Что это за балаболки у тебя были?
Федор (грубо). Это была Любовь Дмитриевна с подругой.
Арина. Вот оно куда пошло. Сами, значит, незваные явились. Ну и девушки нонче! Экой стыд, экой срам!
Федор. Бабушка, ты ничего не понимаешь...
Арина. Дак, ведь, где уж тут понять. Хитрая, вишь, штука. Не идет ко мне, так я сама пойду.
Федор (мягко с горечью). Зачем так говорить, бабушка? Ведь, ты не знаешь ничего. (Пауза). Ах, если бы ты знала, бабушка, как ласково и грустно она посмотрела на меня... Точно вот что-то такое зажгла во мне...
Арина. На тебя только посмотрят, а ты уж и сварился. Теперь уже и вовсе убиться готов. Отдохнул бы вот лучше. (Поправляет кровать, взбивая подушки). Ляжь-ка, да усни маленько.
Федор (вдруг). Ох, что ты! Меня ведь работа ждет. (Садится за стол).
Арина
(взглянув в окно). Мужики вон идут опять. С просьбами, надо быть...Федор (поспешно). Бабушка, скажешь, что меня дома нет, а то ведь они опять взятки давать начнут.
Арина
. А дают, так и брал бы. Вот чудак!Федор. Что ты, бабушка! Скажи, пожалуйста, что дома нет. Выйди скорее... (Арина уходит).
Арина
(за дверью). Нету его дома.Голоса (за сценой). Ну, нету, так мы подождем. Ничего не украдем. Впусти.
Арина. Говорят вам: нету его дома!
Голос Самсоныча. Пусти, бабушка, к сыну я пришел.
Федор (идет навстречу, радостно). Батюшка!
Самсоныч (входит. За ним Савелий и Клементий. Все бедно одеты. Вытирают ноги). Ты чево-то запираться стал от нашего брата.
Савелий
. Ишь, он барином стал, ну дак где ему с нашим братом валандаться.Федор. Что вы? Бог с вами! Я думал, что это чужие. Тут часто ходят так, без дела...
Клементий (добродушно, пожимая Федору руку). Федору Мелентьичу наше почтение. (Осматриваясь и, ударяя Федора по животу). Ишь ты, паря, прямо по-восподски живешь. Ай, да, Федюха! А мы все смеялись над тобой раньше. Сопляком, бывало, дразнили. А он, вишь ты. (К Самсонычу). Видно, паря, и грамота до дела доводит.
Самсоныч. Учись, да не переучивайся! Кабы меру знали, так оно, пожалуй, и ладно было бы. А то, ишь, нам все через край надо!
Савелий. Нос кверху задирать надо. За людьми лезть надо!
Федор (обиженно). Да вы что, ссорится, что ли, пришли ко мне? В чем я провинился перед вами? Или в том, что в люди вышел, сам себе дорогу пробил? Что вы, Бог с вами!
Савелий (грубо). В том, что деньги понапрасну мотаешь, а нам посылаешь всего ничего. Ишь, ведь, вон книг, да разных балалаек накупил, франтом нарядился, а отцу, матери пятишку в месяц посылаешь.
Федор. Я мотаю деньги? Как же тебе не грех говорит это? Если я трачу на книги, или на одежду, так это мне также необходимо, как тебе лошадь. И не могу же я на свою службу ходить в сермяжке. Не могу же я не читать, когда это единственное, что учит меня.
Клементий. Што верно, то верно. Я тоже так полагаю. Что Федьку мотыгой назвать нелься. А это он говорит резон. Без одежи и без книг теперь ему никак невозможно. А може, он еще выше пойдет? Може в чиновники вылезет. А все книги...
Федор. Что ж, извольте... Пять рублей прибавлю, десять теперь буду посылать. Как-нибудь пробьюсь.
Самсоныч (подумав). Так, десять говоришь...
Федор. Да, десять.
Самсоныч (вопросительно посмотрев на Савелия). Ну, ладно. А то, паря, если ты не поможешь, то кто же нам поможет?
Савелий. Десять, все-таки подходя.
Клементий. На вот. Што ты! Как не подходя?
Федор. Ну, так, значит, сторговались?
Самсоныч. Ладно, ладно, покамест хватит.
Федор (с горькой улыбкой). Значит, за магарычом можно?
Клементий. Ну, дак как больше-то? Беги, паря, угощай. (Смеется).
Федор
(смеясь). Ну, беседуйте. (Подходит к двери налево). Бабушка, самоварчик, да закусить приготовь. (Одеваясь). Я живо сбегаю. (Уходит).Самсоныч
(оглядывая комнату). А ладно, смотри, живет парнишка. Надо быть, башковитый.Клементий (расхаживает по комнате, осматривает все и трынкает по струнам гитары). Х ха! Ровно волостной писарь, ей Богу!
Савелий. Куда у него толк-то девался? Сколько-нибудь я погрешил с ним из-за его учености-то. Бывало, на пашню с книжками ездил, все хохочут над ним, а он свое... Бывало, бьешь, бьешь его. Нет, ему неймется. Чуть маленько: где Федька, а он уж к книжке прилип...
Клементий. А вот, слышь, оно и пригодилось. Теперь за ним нам не угнаться. Вот он уже тридцать пять получает. Глядишь, и сорок дадут, а там -- пятьдесят и пошел прыгать. А мы с тобой все в земле будем рыться, как черви...
Самсоныч. Рыться-то рылся бы -- лишь бы было в чем. А меня вот скоро совсем зарывать будут. Кости болят, ноют, в землю просятся. Поломала их моя жизнь. И розгами-то меня драли, и все-то было. А теперь, вишь, вот: сын, ровно чиновник по-восподски жить норовит. Времена, братан, времена другие...
Арина (входит с чайной посудой). Ну, что, дедушка, увидал сынка, стосковался, небось?
Савелий. А что по нем тосковать-то? Не маленький ведь, сиську не сосет...
Самсоныч. А как, бабушка, парень-то живет? Балует чем, али нет?
Арина. Ты, дедушка, видно людей не видал, што такие речи заводишь. Разве сам не видишь, как он балует. Парень, што тебе красная девица. Да когда ему баловать-то, день и ночь работает? Только вот книжками сильно себя надсаждает. (Уходит).
Федор
(входит с двумя бутылками водки и одной пива). Ну, вот и магарыч! (Откупоривает и наливает чайные стаканы. Гостям -- водки, себе -- пива). Кушайте-ка, давайте... А сейчас и закусить дадут. Проголодались, поди, с дороги-то?Клементий. Дак ведь как. Помаялись, паря. Дорога длинная. Ну, будь-ка здоров!
Все выпивают, крякают, вытирают рукою усы.
Федор (еще наливает). А ну-ка, еще. По другому!
Клементий. Ты видно свалить нас, паря, хочешь. (Берет стакан. Клементий и Савелий пьют по второму).
Арина
(вносит закуску). Вот пожалуйте-ка. Не обессудьте уж: чем богаты. Не знали ведь... А то я постряпала бы... Хоть и в городе живу, а угостить люблю.Федор. Закусывайте-ка плотнее...
Арина уходит.
Клементий (закусывая). Фу-у, батенька мой, так по нутру и заходило!
Федор (подвигая налитый стакан отцу). Пей, батюшка, да закуси. Что пригорюнился?
Самсоныч (хмелея и улыбаясь). Н-да! Вот спасибо, сынок! Нам ласковое слово от детей -- большая утеха. Вот и старухе скажу: не работник твой сын, а сам ровно барин. Ну, за твое здоровье. (Выпивает второй стакан).
Савелий
. У ней только и разговору, што он. Со своими снами уж надоела. Она сейчас же прибежит к нему. Пешком прибежит, пешком... за двести верст пешком.Федор. Как бы я был рад ей!
Клементий. Скудается все только. (Хмелея). Знаешь, дело бабье в христианском житье... А моя, брат, убралась на тот свет... Отмаялась, сердяга. Четыре года чахла. Маюсь теперь с ребятишками-то...
Савелий (заплетающимся языком). А моя баба, паря Федюха, совсем на ладан дышит, как тень ходит... На ладан, паря...
Федор (ядовито). Доконал таки... Аккуратно по два раза в неделю бил... небось, тут немного выдюжит... Мало своей жены, так еще ни в чем неповинную Нину Семеновну чуть не избил.
Савелий (ударяя кулаком по столу). Эх, Федюха, Федюха, не поминай ты старова! Ты думаешь, мне легко это? Не я бил, а злость моя била... Горе наше горькое, судьба наша мужицкая самово меня всю жизнь била... (Нараспев, уныло). Била она меня, била. Все печенки мне отхлестала. (Захлебывается слезами). Бьет меня судьба, а я бью бабу, бью мать, бью всех, кто слабее меня... (Бьет себя в грудь). Ты думаешь, тут у меня ниче нету? Думаешь, нету? Эх, Климша!.. (Ударяет Клементия по плечу). Давай-ка споем с горя песню нашу любимую.
Клементий. Давай, паря, давай! (К Федору). А ну-ка, подтяни! Помнишь, на пашне-то все пели?
Федор, опустив голову, молчит.
Самсоныч. А ну, ребята, заунывную. (Свешивает голову и качает ею над столом. Клементий и Савелий с выражением тоски на лицах и со свесившимися на глаза волосами, подавленными, стонущими голосами поют).
Ты весной, весной, жавороночек,
На приталинке, на завалинке...
Ты подай голос через темный лес
В Москву крепкую Белокаменну
Расскажи, пропой и поведай там
Про житье-бытье, про мужицкое...
Пусть послушают правду горькую
Про судьбу нашу горемычную...
Арина, услышав песню, выходит на сцену и, подперев рукою щеку, слушает, грустно качая головой. Подносит к глазам кончик фартука. Савелий и Клементий, обнявшись, плачут.
Самсоныч (всхлипывает, положив голову на стол. Затем грустным, страдальческим голосом, еле удерживая рыдания, повторяет).
Про судьбу нашу горемычную...
ЗАНАВЕС ТИХО ОПУСКАЕТСЯ