Елена Балакина
Георгий Дмитриевич Гребенщиков (1882 - 1964) занимает особое место не только в литературной жизни Сибири, но и в мировой культуре. Это яркий самородок, выросший из неграмотного, слабого, забитого и осмеиваемого всеми ребёнка в выдающуюся личность писателя и просветителя. Великие идеи, удивительным образом умещавшиеся в его хрупкой юной душе, воспитали в нём богатыря, всецело преданного своей родине, её малым и большим народам. На Руси к богатырям всегда относились по-особому. Их чтили и уважали не только простой люд, но и сами князья. К услугам богатырей прибегали в исключительных случаях, когда никому другому их миссия была не под силу. Появление в Сибири и России такого писателя и деятеля культуры, как Георгий Гребенщиков, было обусловлено необыкновенно сложной исторической ситуацией.
Рубеж ХIХ-ХХ веков определяют как время глобального кризиса. Смены столетий вызывают в сознании людей прямую аналогию с “концом света”. Настроения депрессии, ожидания грозящей миру гибели становятся повсеместными. В 1900-х годах в России всё это осложнилось чередой войн и революционных событий. Это была сложнейшая, полная трагизма переходная эпоха. Такие эпохи рождают людей-титанов. Чтобы удержать и спасти от разрушения пошатнувшийся мир, требуется не столько физическая крепость, сколько безграничная сила духа. На Руси духовная мощь всегда была связана с любовью как главной творящей силой. По древнеславянским ведическим сказаниям именно с Любви начался весь мир, именно Любовью он был сотворён. Любовь была первой изначальной сущностью, родившейся из хаоса. Преобразовать первозданный хаос Вселенной в гармонию вновь формирующегося мира оказалась способной тоже только она. В своём творчестве Георгий Гребенщиков смог непостижимым образом почувствовать эту древнюю мифологическую основу, впитав её в себя, сжившись с ней в неразрывное целое. Она стала основой его собственной судьбы, а его судьба – воплощением легенды. Эпоха требовала богатыря, и он появился.
Жизнь Георгия Гребенщикова насквозь мифологична. Подобно былинному богатырю или легендарному пророку, он рождается в глухом, неприметном месте. Беспросветная бедность, побои, страдания и унижения детства оказались первыми ступеньками “лестницы” его судьбы, где юношу ждала незабываемая встреча с удивительным человеком – Г. Н. Потаниным. Эта встреча, как легендарное “явление отроку Варфоломею”, совершенно перевернула жизнь Г. Д. Гребенщикова, зажгла в его душе огонь “великого Служения”, верность которому он сохранял до своих последних дней. Именно в общении с Потаниным, в совместной их деятельности Георгий Гребенщиков воспитал в себе глубочайшее чувство патриотизма. Г.Н. Потанин по-особому относился к Сибири и Алтаю. Загадочные, дикие и суровые земли, запечатлённые в сказаниях и воспетые в стихах, сразу покорили его сердце. Зорким глазом учёного он увидел безграничный жизненный потенциал, дремлющий в недрах их природной стихии и своеобразной культуры.
Организованное им молодёжное движение “областничество” ставило задачу изучения культуры Сибири, сохранения её богатств и открытия её исторических перспектив. Вся деятельность писателей-“областников” пронизана верой в возрождение Сибири, в значимость и ценность её культуры. Они любили её просторы и дремлющую в ней силу, стараясь поднять своими работами самосознание сибиряков. В статье Н.М. Ядринцева “Спящая красавица” мы встречаемся с отголосками тех идей, которые станут определяющими для всего творчества Георгия Гребенщикова: “Да, правда, эта страна – спящая красавица…Прекрасные глаза её ещё закрыты, живые силы этого молодого тела ещё в покое, под влиянием этого покоя они растут и накопляются, это не смерть, а сон ребёнка. Тихое дыхание и лёгкий вздох показывают, однако, что близко пробуждение. Величественная, свежая, прекрасная, может быть, скоро откроет она свои глаза и встанет со своего ложа навстречу румяному утру новой жизни”. ( См. Критика и критики в литературном процессе Сибири ХIХ-ХХ веков. – Новосибирск, 1990, с.9).
Следуя заветам областников, Георгий Дмитриевич Гребенщиков во всех своих проявлениях был убеждённым просветителем. Он был наполнен внутренним творческим горением, переплавлявшим все его переживания в глубокую и сильную любовь – любовь, то пронизанную поэзией и мечтой, то страдающую и трагически надломленную. Наполненность любовью была для Георгия Гребенщикова главным качеством, определяющим и стиль, и саму возможность работы писателя: “…И вот я говорю и повторяю: с ненавистью или местью в сердце ничего и никогда нельзя построить прочно. Это всегда и во всём так. Даже в собственном моём любимом деле, в работе литературной: до тех пор, пока я не полюблю большою человеческой любовью своего героя не взирая даже на то: вор он или негодяй, я не могу слепить его образа…
Если я иду этим путём любви и сострадания, я чувствую на каждом шагу насколько я неуязвим даже злейшими врагами. Ибо достаточно нам посмотреть друг другу в глаза, как он убеждается, что злоба его бессильна перед лицом моей всечеловеческой любви…” (Г.Гребенщиков. О красоте. Рукопись из фондов ГМИЛИКА, г. Барнаул).
Писатель много выступает на страницах газет и с публичными лекциями в городах и в самых отдалённых уголках Сибири. Об этом свидетельствуют многие материалы фонда Г. Гребенщикова государственного музея истории литературы, искусства и культуры Алтая (ГМИЛИКА, г. Барнаул): Программа Сибирского вечера (1915год), где была прочитана шуточная пьеса Г. Гребенщикова “Присуха одолела” и стихи других сибирских поэтов; программа- афиша лекции Г. Гребенщикова в с. Усть-Чарышская Пристань “Алтайская Русь”, в которой поражает широта и разнообразие затронутых тем: “ Историческая справка о русском расколе. Протопоп Аввакум. Ермак и охочие люди. Заводы Демидова и Колыванское наместничество. Старая пограничная линия от Бийского острога. “Камень”. Беглые и пустынножители. “Беловодье”. Указ императрицы Екатерины II о прощении беглых. Бухтарминский архив. Допросы беглых. Предания и рассказы стариков. Ясашные.
Бытовые черты Бухтарминцев и Уймонцев. Староверие. Брак, семья и школа. Жизнь и промыслы ясашных. Мараловодство. Алтайская ярмарка. Язык. Пословицы, поверья, сказки, песни. Духовные стихи. Алтайская Русь…”
В числе рукописей Г. Гребенщикова обращают на себя внимание листы, исписанные крупным размашистым почерком, с авторскими пометками и рисунками, озаглавленные “Богатство Сибири”. Это тезисный план-лекция, или лаборатория творчества Г. Гребенщикова, подготовительный этап к написанию последующих развёрнутых работ о Сибири ( в том числе второй части книги “Моя Сибирь”). Его поклонение стихии природной жизни рельефно выступает даже в отрывочных беглых заметках: “Но простор ещё неодолим… Как далёк в Сибири человек от победы над природой!”. О великих реках Сибири он говорит коротко и ёмко: “Какое дремлющее, ждущее величие!!!!!!”. В этом многократном восклицании выражается живущий в его душе священный трепет перед сотворённым некогда миром природы, позволивший ему сделать столь поэтичную, возвышенную, художественную стилизацию алтайских мифологических сказаний в зарисовке “Хан Алтай”.
В дальнейшем эти идеи раскрываются им и в лекции “Сибирь-Америка” (1925г.), копия которой хранится в фондах названного музея: “…Высок и красив полёт фантазии сибирских народов и многокрасочна сибирская природа. Запасы великих сил…” (с. 19, 18); и в развёрнутой лекции “Сибирь. Страна великого будущего. К 350-летию со дня покорения Сибири”: “ Пора как следует знакомиться с Сибирью, изучать её прошлое и настоящее, её людей, природу, почву, фауну и флору, её великие возможности.” (с. 10). Эту мысль он подробно разъясняет во втором варианте той же лекции, явно написанной уже за пределами России: “…возможности Сибири настолько велики, что наш европейский разум даже не подготовлен для того, чтобы вместить их в рамки общепринятых понятий об отношении между Западом и Востоком. Проще говоря: Сибирь это такое географическое место на земном шаре, где должно возникнуть теснейшее культурное единение самых великих наций и где дружески протянут друг другу руки Восток и Запад”.
Уже здесь мы явно видим особое, не вмещающееся в рамки научного определения, отношение к понятию “Сибирь”. Оно употребляется Гребенщиковым широко и свободно, вне всяких географических условностей и ограничений. Именно так автор трактует это понятие и в работе “Моя Сибирь”, подготовленной к публикации усилиями сотрудников музея ГМИЛИКА и творческого редакционного коллектива.
“Моя Сибирь” создавалась Г. Гребенщиковым в Америке. Там, в среде чужой культуры, ещё больше обострилось чувство Родины, национальных корней и потребность в обновлении культурной памяти. На протяжении всего текста в понятии “Сибирь” происходит слияние образа Родины, России, и – малой родины, Сибири. Они обе подразумевают друг друга в едином слове.
Георгий Гребенщиков мыслит глобально, категориями мировой культуры. Для него осмысление прошлого, настоящего и будущего России и Сибири – не праздный вопрос, а главное условие самого Бытия. Уехав после революции 1917 года за тысячи километров от России, Гребенщиков и в Америке продолжает жить её жизнью, страдать её болями. Он настолько не вписывался в типичный образ своего современника, что понять и оценить многие его поступки мы можем только сегодня, на значительной исторической дистанции. Это был человек, делами доказывающий свою преданность России.
Факт построения сибирской деревни Чураевки в далёкой Америке сегодня можно считать общеизвестным, хотя для некоторых и это пока ещё остаётся открытием. В 1930-е годы в этой деревне по проекту Н. Рериха была построена часовня Сергия Радонежского. Это тоже можно было бы воспринять как рядовое событие, если бы не тот особый смысл, которым была наполнена эта культурно-историческая акция.
В противовес происходящим в России событиям, Г.Д. Гребенщиков возводит часовню Сергия Радонежского. Она создана в предчувствии роковых для России событий - разрушения уникального архитектурного памятника и наиболее значимого культурного символа России – храма Христа Спасителя в Москве. Этот храм считался выражением веры в великое и нерушимое будущее России, поэтому его разрушение приобрело смысл национальной трагедии. В то время, как в России нашлись активные участники акта вандализма, с азартом крушившие священные стены, Георгий Гребенщиков возводит земной дом величайшего защитника и заступника земли русской – святого Сергия Радонежского. Он стал воплощением веры писателя в ясность мысли и торжество духа русского народа, отраженных в судьбе величайшего чудотворца.
Россия и Сибирь – понятия в данном случае не географические, и не исторические, а культурологические. Россией Георгий Гребенщиков называет ту часть русской культуры, традиции которой имеют древнее происхождение и сложились в результате длительного периода формирования единого российского государства. Эта стабильная основа культуры оседлого народа, оставившая множество больших и малых исторических памятников: старинных городов, величественных храмов и т.д.
Сибирь же для него – метафорическая характеристика народной вольницы, неуправляемой стихии, исторического урагана племен и народов, в хаотическом и беспорядочном перемещении которых по необъятной территории от Урала до восточного побережья Евразии зреет, растет и черпает силы волна новой культуры России. Волна, способная напитать живительными соками иссякающие, но не теряющие своего величия русские национальные традиции, с которой только и связывает писатель свою неизбывную веру в миссионерский характер российской исторической судьбы. Г. Гребенщиков прямо поясняет свою позицию в тексте первой части: “Таким образом, от Урала до Владивостока вся Сибирь – та же Россия, страна из ста племен”. (с. 23). Это еще один аргумент взаимного олицетворения культур России и Сибири, преимущественная роль в которых отводится им русскому народу.
В пределы “Сибирской Ойкумены” попал и Усть-Каменогорск, и Нерчинский округ, и побережье Берингова пролива, и Камчатка.
В работе Г.Д. Гребенщикова символично уже само название – “Моя Сибирь”:
Названием своей книги Г.Д. Гребенщиков подчеркивает субъективный характер материала и индивидуальное прочтение многих исторических фактов.
Время создания книги совпало с периодом поиска пути в Будущее как в России, так и во всем мире. “Кто ищет, – вынужден блуждать”, - говорят философы, объясняя простым афоризмом сложную культурно-историческую ситуацию. Поиск неизведанного пути требует самой высокой активности. Именно к этому призывает Г. Гребенщиков, одержимый величайшей радостью: “… сию же минуту начать жить и работать для этих будущих, родных нам поколений”. Говоря о начале грандиозной постройки “новой страны и новой культуры”, Гребенщиков не имеет в виду ни каких практических целей, дающих материальную или коммерческую выгоду. Его цель – благородна и альтруистична: работать “для тех новых людей, которых еще нет на свете, но которые придут на смену нам точно так же, как придет завтрашний день”.
Такая цель и при жизни автора воспринималась как нечто совершенно исключительное и не типичное. И сегодняшние поколения, о которых так светло мыслил Георгий Гребенщиков, столь же мало приблизились к состоянию совместного бескорыстного творчества, как и его современники.
Сама жизнь и литературное наследие Г. Гребенщикова – это былинно-эпическое сказание, героическая песнь о вечных заповедях нравственной, то есть подлинно человеческой, жизни. Корни высокой этики Гребенщикова – в древнем славянском ведическом знании. В 17 клубке “Песен птицы Гамаюн” запрещается произносить бранные слова в дни поста. Запрет этот существует не из страха наказания и не в стремлении к вознаграждению. Здесь причина другого порядка: “… не пейте питья хмельного, не скажите бранного слова! От тех бранных слов Лада-матушка на Рипейских горах встрепенется, запекутся кровью ее уста”. (Русские Веды. – М.: 1992, с. 129). Идеалы нравственной чистоты и духовного просветления утверждаются удивительным аргументом: не сотвори зла во имя другого, чтобы другому не пришлось страдать из-за этого.
Из этого же живительного источника черпает силу и существующая в России в разных формах традиция “тихой милостыни”: оказать помощь так, чтобы остаться не узнанным. В Западной культуре эта традиция представлена в деятельности Рыцарей Круглого Стола, Братства Грааля. Этими же идеалами живет и мыслит Г. Гребенщиков: “И еще радостнее и светлее делать это, не ожидая ни от кого благодарности”.
Именно из идей патриотизма и служения Родине вырастает эпическая поэма Г. Гребенщикова “Моя Сибирь”. Особые задачи требуют и особого способа решения. Писатель ставит цель не “изучить” Сибирь, а “понять” ее, разобраться в сущности ее исторического предназначения, в характере возможных перспектив. Решающее значение имеет в этом процессе не разум, а любовь. Автор предлагает читателю проникнуть в загадочную сущность этого явления не умом, не “глазами”, а сердцем: “… и прежде чем понять какую- либо новую страну, надо полюбить ее”.
“Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь”, - вторит ему А. де Сент-Экзюпери.
Книгу Г.Д. Гребенщикова “Моя Сибирь” невозможно читать по-другому. Слишком обобщенны и широки авторские определения, чтобы их можно было истолковывать или анализировать при помощи логики, доказывать или опровергать истинность тех или иных утверждений.
“Вглядываясь в глубь столетий, мы в тумане их совсем не видим имени Сибири… Мы видим, что в Сибири никогда не было никакой древней культуры….”
Язык Г.Д. Гребенщикова столь метафоричен, что работа больше претендует на ранг художественного произведения, чем научного или даже научно-популярного описания. Оброненная им фраза “глубь столетий” не подразумевает никакой возможности сколь-нибудь конкретного исторического истолкования. Этот фигуральный оборот более способствует раскрепощению полета фантазии, чем рождению научных или исторических ассоциаций. Для каждого читателя эта “глубь” будет своя, соотносимая с глубиной его собственных познаний и степенью человеческой зрелости. Это та широта исторического горизонта, которую читатель способен охватить своим сознанием.
Стремление создать емкий эмоциональный образ описываемого явления создает некоторую противоречивость повествования Г. Гребенщикова, которую, впрочем, он сам поясняет или снимает последующим изложением материала. Любой художественный язык имеет знаковую природу. Иначе говоря, каждый элемент произведения искусства является безграничным, многозначным символом, и весь пестрый веер смыслов присутствует в нем в одновременном созвучии. Это свойство художественного текста открывает возможность его индивидуального прочтения, личностной интерпретации смысла, вплоть до взаимоисключающих точек зрения. Таково свойство текста.
Через данную категорию – “текст” - сложившаяся в ХХ веке методология гуманитарного знания характеризует принципиальное сущностное различие художественного и научного текстов. Механизм понимания текста заключается в поиске и уточнении выражаемого им смысла. Уточняющим фактором, в данном случае, оказывается содержательный контекст, или смысловой фон, в окружении которого помещено слово, идея или любой другой элемент текста. Так, например, взятая вне контекста фраза “…в Сибири никогда не было никакой древней культуры…” с научной точки зрения воспринимается как абсурдная.
В современных исследованиях культура определяется как специфическая сущностная характеристика человеческого бытия. Именно этот показатель отличает жизнь человека, его образ мыслей и действий от существования животных, растений, машины. Поэтому и момент формирования культуры ученые связывают с периодом выявления в человеке человеческих качеств.
В этом смысле становится очевидным, что говорить об отсутствии в Сибири древней культуры, по меньшей мере, не корректно. Но в дальнейшем Г. Гребенщиков уточняет смысл, вкладываемый им в понятие “древние культуры”. Для него понятие культура ассоциируется с признаками стабильности, постоянства, оседлости. В данном контексте временные стойбища кочевых народов не могут иметь весомого значения и достаточной ценности для автора, что и подчеркивается в тексте работы. Автор сравнивает эти народы (и их культуры) со “стаями перелетных птиц” или “сухой травой Перекати-поле”.
Г. Гребенщиков оставляет множество намеков, “указателей”, опознавательных знаков, призванных помочь наблюдательному читателю в определение жанра текста и характера его восприятия.
Так, например, обращает на себя внимание характерное для художественного текста эмоционально-смысловое, а не историко-лингвистическое отношение к прописным и заглавным буквам в наименовании некоторых явлений: написание с заглавной буквы тех названий, которые в современной орфографии обозначаются строчными. Г. Гребенщиков воплотил в своем тексте философский принцип мировосприятия, свойственный древнейшим мировым культурам. Он коренится в мифологической традиции, согласно которой прямой и переносный смысл явлений взаимно прорастают друг в друга.
В истории мировой культуры мы не раз встречались с подобными проявлениями. Так, например, в древнем Египте совершенно естественно воспринималось изображение фараона на несколько порядков больше размеров всех остальных людей, стоящих гораздо ниже его на лестнице социальной иерархии. И удивительное по сложности ракурса изображение человеческой фигуры в египетском каноне становится понятным и, более того, - единственно возможным, если поставить перед собой задачу выразить языком пластики наиболее характерные особенности строения человеческого тела. А изображение Священного Писания в обобщенном образе книги на русских иконах, когда нашему взору иконописец открывает сразу все ее грани, что оказывается невозможным в процессе рассматривания самой книги или ее реалистически выписанного образа…
И многочисленные заглавные буквы в тексте Гребенщикова, и иерархичность египетского искусства, и смысловая обнаженность русской иконы – это одно-порядковые явления. Логика здравого смысла и современная топонимика протестуют против заглавных букв в географическом наименовании частей света: “… стойбища и городки многочисленных народов Востока, Севера и Юга…”. Культурно-типологическое же осмысление названных регионов как определенных самостоятельных целостных явлений, с присущими только им специфическими чертами, делает это вполне допустимым. Современное наиболее общее философское деление мира на три культурно-исторических типа: Запад, Россия и Восток – оправдывает использование заглавных букв в этих названиях, тогда как в географическом плане запад и восток не являются именами собственными. В таком же смысловом контексте даются и названия “Христианская эра”, “Перекати-поле”, “Прикаспийские страны” и т.п. Строгие законы орфографии в книге Г. Гребенщикова “Моя Сибирь” значительно корректируются системой жизненных ценностей самого автора и объемом культурно-исторического смысла, заключенного в привычных, но по-новому зазвучавших понятиях.
В тексте книги “Моя Сибирь” обращает на себя внимание наличие географических и исторических неточностей (с точки зрения научной истинности приводимой информации), своеобразие аргументов и трактовки некоторых фактов.
Так, например, вопрос о варяжском происхождении и иноземном правлении государством древних руссов очень широко и активно дискутируется в научной исторической литературе. Неоднозначность этого факта была достаточно известна уже в конце Х1Х века. Вопрос о происхождении России заинтересованно, а потому – скрупулезно изучался ведущими русскими философами и историками: Ключевским, Соловьевым, Карамзиным. Г. Гребенщиков, видимо, намеренно избегает этих деталей и подробностей, очерчивая события широким росчерком, в соответствии с общепринятой точкой зрения. При этом весьма неожиданными оказываются источники, на которые ссылается автор в культурно-исторической характеристике варягов: “Море Варяжское” Н. Рериха, “Песня Варяжского гостя” из оперы Н. Римского-Корсакова “Садко”… Обращение к художественным произведениям, а не научным работам – дополнительное свидетельство особой задачи, стоящей перед автором.
Здесь мы встречаемся еще с одним гениальным прозрением Гребенщикова-оратора, воспитателя, общественного деятеля, которое было научно обосновано только к середине ХХ века, а практически и сегодня остается недостаточно освоенным. Это принцип преимущества образно-эмоционального восприятия информации над рационально-логическим. Начало ХХ века ознаменовалось жесточайшим кризисом рационализма. Вполне закономерно, что именно в 20-30-е годы М.М. Бахтин сформулировал важнейший принцип гуманитарного мышления: холодные методы рационального познания не затрагивают жизненных основ личности. Только эмоционально воспринятая и пережитая информация, включенная в систему жизненных ценностей, способна качественно изменить человека. Именно по этому пути продвигался Г. Гребенщиков на протяжении всей своей жизни, поставив перед собой высокую цель служения человеку и человечеству.
Художественно-просветительский характер данной работы не предполагал точных ссылок на источники исторической информации или научных теорий. Многие факты и оценки воспринимаются как естественные, знакомые и общепринятые: “К этому же времени относится и знаменитый период патриарха Никона, который ввел исправление старых священных книг, благодаря чему на Руси возникло новое смутное время и раскол уже не на политической, а на религиозной почве”. (С. 10)
. Гораздо более спорная историческая характеристика дается им правлению Ивана Грозного: “Иван Грозный мог бы быть назван самой острой совестью своего века и воплощением жажды справедливости”. (С.6). Оценка личности Ивана Грозного активно обсуждается в научных трудах и художественных произведениях. Фигура эта столь противоречива и загадочна, настолько удалена от нас во времени, что по многим вопросам трудно найти достоверные свидетельства. Изменяющаяся действительность приводит к изменению в оценке явлений истории, порой кардинальному. Иван Грозный – одна из таких фигур. Годы сталинских репрессий вызвали в сознании русских людей прямую аналогию с опричниной смутного времени правления Ивана 1У, перенося обостренное чувство неприятия “вождя народов” на трагическую судьбу русского царя.
В книге Г. Гребенщикова “Моя Сибирь” особым образом выстроена смысловая логика повествования. Поэтическая философия художественного образа Родины (часть 1 – Сибирь и ее прошлое) сменяется описанием ее природных и хозяйственных ресурсов (часть 2 – Природа и люди Сибири; часть 3 – Хозяйство и богатство Сибири). Этот раздел, на наш взгляд, имеет прикладное значение. Здесь писатель приводит основной набор аргументов, подтверждающих весомость и актуальность поднимаемой им проблемы. Материал второй и третьей частей является практическим выражением одной из современных научных теорий, разработанных в новейших системных исследованиях.
Как утверждают ученые, разнообразие составляющих сложного системного явления обеспечивает ему максимальную устойчивость в любых неблагоприятных условиях. В этом смысле идея Г. Гребенщикова об особой роли Сибири в мировой культуре кризисного периода воспринимается как вполне допустимая и обоснованная. Писатель, конечно же, не мог знать этой теории и использовать в качестве неоспоримого аргумента. Он, как подлинная творческая личность, обостренно воспринимает мир на уровне интуиции, собственных прозрений и излагает глубочайшие философские истины понятным большинству людей языком метафор и художественных образов.
Особо выделяемая в книге проблема малых и больших народностей, задача сохранения национального своеобразия региональных культур составляет основной источник могущества сибирской земли. Во второй и третьей части книги “Моя Сибирь” автор убедительно рисует неисчерпаемое разнообразие природных и национальных богатств России, Сибири и Алтая, что позволяет ему с долей патетики восклицать: “Не предсказываю, а утверждаю, что над сибирскими просторами взойдет солнце Общерусского, а следовательно и Общемирового обновления и возрождения”.(Г. Гребенщиков. Сибирь. Страна великого будущего. Рукопись. С.10)
Последние три главы книги посвящены природным и духовным высотам Алтая. “Всегда, когда слышу или произношу слово Алтай, то даже вижу его сине-лиловый цвет с белыми краями. И конечно для всех языков и народов должно быть понятно ласкающее, музыкальное созвучие этого слова -–Алтай! Ибо оно звучит, как Родина”. Георгий Гребенщиков совместно с Н. Рерихом особое внимание уделял изучению древней истории различных отдельных народов и всего человечества. Единые санскритские языковые корни многих языков мира и общность некоторых древних культурных традиций сделали его убежденным сторонником одной из научных теорий, согласно которой Индия и Алтай были “колыбелью мира”, “котлом народов”, в котором “варилась” и зрела мировая культура. Отсюда то священное чувство, которым согреты каждая строка и каждое слово, написанные Гребенщиковым об Алтае.
Движение по Алтаю он начинает со снеговых вершин духа этой древней культуры. Очерчивая в широком обзоре с взятой им изначально смысловой высоты земную историю и сегодняшний день Алтая, он( в соответствии с былинным стилем повествования) многократно расцвечивает его красоты и усиливает его значимость. Символика истока мира, заключенная в образе Алтая, обусловила и взгляд писателя на свою родину. Все разделы пятой части – “Алтай – моя родина” – связаны с образом первоначала, рождения чувств и опыта, первых переживаний и ощущений.
Особое значение в логике произведения занимает последняя часть – “Хан Алтай”. Она замыкает жизненный круг мировой культуры возвращением к первым дням творения. Это не пересказ алтайских мифов и легенд, а собственное авторское видение процесса становления человечества, показанное сквозь призму тюркских и алтайских мифологических представлений о мире. Георгий Гребенщиков точно следует свойственной алтайским народам традиции благопожеланий и одушевления природы, зримо выражает идею богатырской мощи природы и духа Алтая через грандиозные образы горных хребтов и стремительных рек. Это магическая песня древнего сказителя о красоте и непобедимости настоящей любви, о неисчерпаемости силы человеческого духа, о беззаветной преданности и лебединой верности, обо всех счастливых минутах и трагических испытаниях, в сложном взаимодействии которых только и творится подлинная человеческая судьба и история народов.
“Будущее покоится в прошлом”, - говорят философы Древнего Востока. Именно в глубинах прошлого таится священное зерно будущей культуры, именно в мифологических сказаниях кроется ответ на сложнейший вопрос об исторических перспективах и высоком предназначении той или иной культуры. Завершение эпического сказания о Родине поэзией ее мифологических истоков тоже весьма символично. Любой символ – это выражение духовной идеи через материальную форму художественного образа. Мифологический язык алтайских сказаний переносит читателя в сакральную атмосферу первых минут творения духа Родины – того самого духа, о котором писал Георгий Гребенщиков: “Родину мы понимаем не только как географическое место, но именно как источник нашей великой культуры, как обиталище нашего духа”. (Г. Гребенщиков. Сибирь как страна великого будущего. Рукопись. С.3)
Г.Д. Гребенщиков в своей книге “Моя Сибирь” обретает и высказывает прозрение, которое в начале ХХ века воспринималось как утопия: “Перед нами смелая и благородная задача: не только угадать будущее Сибири, но и наметить, а может быть и начать его строительство”.(с.3). Новая наука синергетика смогла логически доказать верность и продуктивность этой идеи. Для этого было введено новое понятие – “аттрактор”, или “идея-магнит”. Илья Пригожин и ученые Бельгийской школы доказали, что если в переходный период ясно и четко сформулировать идею будущего состояния культуры, оно будет достигнуто в ходе процесса самоорганизации.
Эту задачу прямо и определенно ставит перед читателями Георгий Гребенщиков, создавший высокий идеал культурного развития Сибири и России: “…речь идет о создании именно обновленной истинно христианской России, которой суждено быть может вывести все прочие народы на новую ступень общечеловеческой культуры. Конечно, в ряды работников нужно не столько количество, сколько качество, нужен Русский Парсифаль: с Христом в сердце и с мечом в деснице”.
Барнаул. 2002 год.