Г. Гребенщиков
Не смотря на то, что мне никогда на сцене ни в одной роли не удалось видеть Екатерину Николаевну, я радостно беру перо, чтобы посвятить ей эти строки.
Не могу сказать, что больше всего меня пленило в ней: артистка ли, женщина ли, или человек? Но и теперь, когда гляжу на ее портрет, чувствую, что навсегда пленили меня ее глаза. В них, в их глубочайшей скорби, как бы радостно она ими не смотрела, и не улыбалась, я видел, чувствовал, и навсегда запомнил, то непередаваемо-прекрасное, что глубже артистки, выше человека, святее женщины.
По правде сказать, у великой артистки, не в обиду ей сказано, кроме этих глаз да голоса, земного воплощения почти и нет совсем. Так, какая-то былиночка...
Но горжусь, что в 1921 году на одном литературном вечере в Париже, она читала Дуню из моей тогдашней пьесы, а теперешнем Былины о Микуле... И увидел я свою Дуню не Дунюшкой, а Авдотьею-Богатырицей. Быть может именно тогда, во время ее чтения Дуня моя выросла и стала воплощением всех скорбей и радостей Российских...
И с благодарностью должен признать, что это единственное соприкосновение с великим творчеством Екатерины Николаевны было для меня одним из тех лучей, которыми я не один раз освещал мои искания радости.
Значит сколько же я потерял, сколько мимо меня пролетело и исчезло без следа чудесных муз и вдохновения, если я не видел ни одного ее воплощения на сцене.
Зато как я упивался и как задушевно хохотал подчас, когда мне приходилось во время личных встреч слышать ее слово, такое настоящее, насыщенное ароматом Родины, такое острое и сильное, как вся Великая Российская Земля.