Георгий Гребенщиков
Без красных слов, без дешевого лиризма, без претензий на эффекты, деловито, скромно и во всеоружии знания своего предмета, лектор сразу захватил аудиторию своей необычайно-сильной темою: “Два года в стране льда и ночи”.
Никакие романисты и талантливые фантазеры не в состоянии передать тех будничных подчас как будто незначительных подробностей, которые дал подлинный свидетель путешествия к Северному Полюсу, и которые как раз создают наиболее незабываемые образы величайшего из человеческих подвигов – борьбы за жизнь в царстве смерти.
Лекция Н.В. Пинегина тем более своевременна в дни нашей общей дряблости и упадка духа. Она является неоценимым документом неистребимости в человеке воли к жизни и окрыляет слушателя надеждой у порога отчаянья.
Трудно пересказать в маленькой статье все наиболее яркие места прослушанной нами 28 марта в зале Мужской гимназии первой лекции Пинегина, являющейся славной иллюстрацией к тому большому и основному вопросу, которым, видимо, обеспокоен и сам лектор, судя по заключительным его словам.
Вдохновленная дерзкою мечтой – достигнуть тайн Полюса – экспедиция Г.А. Седова как многие ее предшественницы, самоотверженно, на скромном “Святом Фоке” продвинулась в 1911 году в страну, где не ступала еще человеческая нога.
Тогда, еще до великих мирных потрясений, это событие занимало всех культурных людей мира, и в 1913 году, когда исчезновение в широтах ледового океана экспедиции обеспокоило ученые центры России, пославшие новые экспедиции для поисков Седова, я, будучи у границ Монголии, тревожно задумывался над запоздавшими и глухими, и короткими газетными заметками об этом и мой скитания по дебрям Алтая казались мне раем и игрой в сравнении с теми испытаниями, какие должны были преодолевать пассажиры “Святого Фоки”.
Вот почему я с особенным вниманием, скажу даже с душевным трепетом, слушал чудом спасшегося и заброшенного вихрями жизни в теплые края участника исторической экспедиции Седова – скромного, но сильного и закаленного в боях с суровой судьбою человека.
Пинегину не нужно было много говорить, для того чтобы увлечь слушателя. Его деловой перечень дат, путевые заметки, беглые характеристики, изредка меткие острые и авторитетные, как сама истина – были лишь необходимым пояснением к его диапозитивам, этим редким, исключительным и священнейшим вещественным доказательствам величайшего из человеческих подвигов – завоеваний науки.
Сменяющиеся перед Вами мертвые пейзажи, вечно белые, вечно ледяные или белоснежные, на которых так странно–придирчиво чернеют силуэты одиноких людей и, везущих их, собачьих упряжек – создают какую-то глубокую, пусть трагическую, пусть овеянную дыханием смерти, но все же насыщенную поэзией, ледяную сказку, в которой тончайшей нитью проходит неистребимая человеческая мысль… Кажется, вот-вот она порвется, вот-вот погибнут крошечные, брошенные в беспредельную ледяную пустыню измученные люди, и не столь страшна гибель людей, сколь страшна мысль их гибнущих о том, что с ними погибнут и все те ничем не вознаградимые плоды, которые добыты их героическими жуткими лишениями и ценой жизни.
И чувствуется вместе с лектором его любовь к медвежатам, вскормленным членами экспедиции и служащими единственной радостью, забавой и утехой, в вечной ночи за Полярным Кругом.
На протяжении 3000 верст по льдам и во льдах даже в немногих часах лекции передано так много, что можно было бы написать целую книгу о впечатлениях и мыслях, вызванных по ассоциации. Поэтому даже не берусь перечислить всех выдающихся иллюстраций лекции как, например, весенней белизны от которой буквально слепнут люди; заброшенных избушек, выстроенных некогда величайшими из путешественников, для того, чтобы другие не менее великие паломники к полюсу сожгли их, чтобы спасти себя или корабль от гибели, полярного мака в весеннем цвету, сибирских собак из Тобольской губернии, которые, по образному выражению лектора, были более добросовестными и самолюбивыми участниками экспедиции, нежели архангельские дворняги, пригодившиеся лишь в дни голодовок на прекрасные котлеты на медвежьем сале и т.д. и т.д…. Снимки кормления собак и снимки охот за белыми медведями представляют, кроме научной, неоценимую художественную редкость так замечательно удачно они схвачены художником.
Но нельзя обойти молчанием хоть и короткой, но неподражаемой и глубоко-скорбной повести Н.В. Пинегина, о гибели главы экспедиции Г.А. Седова.
В конце второго года страшных испытаний, когда корабль “Святой Фока” был почти весь сожжен на поддержание теплоты и пара в его котлах, когда новые и новые лишения грозили безнадежностью – начальник экспедиции пал духом и от этого, как замечает лектор, главным образом он заболел цингою. Но так как он первый должен был поддерживать дух остальных и даже давать пример бодрости, он все-таки решился с двумя матросами, на нартах, при запряжке обессиленных собак направиться к конечной цели - к Полюсу… И вот все члены экспедиции, зная что он идет на гибель, умоляли его, плакали просили не бросать их. А он все-таки ушел и через много долгих жутких дней вернулись только два матроса и в некоторых словах, рассказали последние страницы невероятного подвига. А дневник самого Седова засвидетельствовал его костенеющим, собственноручным почерком, что еще 19 февраля 1914 года, т.е. накануне смерти, он вел запись в дневнике… Для того, чтобы двигаться к полюсу, а не назад, чтобы матросы обманным образом не повернули нарты и не повезли его обратно, он бессильный, привязанный к нартам следил за своим движением к Полюсу по компасу и пока не потерял сознания – не изменил своему слову, умереть, но не вернуться, не достигнув полюса.
Должно быть сильное действие произвела эта смерть и на измученных матросов, если и они не ослушались своего обессиленного начальника и, когда он умер, похоронили его у последней черты, когда-либо достигнутой человеком к Полюсу. Над могилой поставили крест из лыж, а у креста воткнули кирку.
“Народ, давший таких подвижников – не может погибнуть!” - сильно заключил полярный художник свою неподражаемую повесть.