Г.Д.Гребенщиков
Первый концерт капеллы г-жи Славянской, признаюсь, не обогатил нас впечатлениями. Не знаю, что было тому причиной: давка ли в зрительном зале, или некоторая предвзятость, создавшаяся от чрезмерно помпезной рекламы, -- но из исполненных номеров программы увлекли лишь немногие. И надо сознаться, что в первый вечер хор звучал не совсем стройно. Что касается балалаечного отделения, то от него создалось впечатление даже отрицательное, т. к., в большинстве номеров, оркестр решительно не повиновался дирижерской палочке, а г. солист со своими выступлениями перестарался лишь в пользу наименее требовательной публики, которую, оказывается, больше всего очаровала "Барыня"...
Конечно, в общем, и первый концерт явился для Барнаула крупным музыкальным праздником, но не в такой степени, как второй -- понедельничный концерт, которым капелла необычно красочно и грациозно развернула свои художественно-музыкальные силы.
Теперь невольно напрашивается прообраз того, что мы слышали в Народном доме 19 и 20 августа. Это -- подлинные вечера народной песни на юге Алтая. Эту маленькую аналогию я привожу потому, что г-жа Агренева-Славянская дает нам ни что иное, как отшлифованный и получивший блеск бриллианта тот же песенный материал, который хранится, хотя и в сыром виде, в некоторых глухих местах Руси.
Собирая фольклор и записывая песни, мне пришлось заводить близкие знакомства с крестьянской молодежью на Убе, Ульбе, Бухтарме и верхней Катуни. Парни -- народ наиболее покладистый, с ними дело обстояло проще, и они охотнее делились своими познаниями. Но они не так чутки и отзывчивы и не так памятливы и осведомлены, например, в свадебных песнях, как девушки. Девушки же дичатся, упрямятся, а, зачастую, просто смеются над чудаком, которому зачем-то понадобились крестьянские песни. Приходилось прибегать к посредству подарков, конфет, переодеваний и участия в играх и, главным образом к устройству вечеринок. Вот эти-то вечеринки и вспомнились мне теперь. Дело в том, что на них девушки не только поют, но они устраивают игры и представления, напоминающие примитивные оперы. Впрочем, эти оперы приобретают подлинное значение когда, например, вечеруют у просватанной девушки. Здесь уже не только игра, но подлинная жизнь, подлинная тоска, вкладываемая в песни, замечательная не только словами, но, главным образом, своей музыкальной композицией.
Как известно, алтайские крестьяне-старообрядцы любят особенно яркие одежды и, вот, девушки, здоровые, краснощекие, в ярко-цветных сарафанах, в позументах и бисерах, сидят на лавках и подпевают вымышленной или подлинной невесте.
При девичьем было вечере,
При веселом при собраньице,
Прилетал-то млад ясен сокол.
Он садился на окошечко,
На серебряный причелышек... - и т. д.
Мотивы этих песен заносила на скрижали музыки сама народная жизнь, но тем-то они и богаты, что их диктовала сама жизнь и они, несмотря на свою примитивность, удивительно чарующе обнимают вашу душу и вкладывают в нее глубочайшую поэтическую вдумчивость, и вы тогда постигаете всю ширь и глубь народного горя... Вы вступаете в него , как в громадный храм печали и, молясь и страдая, сами возвышаетесь, приобщаясь к его содержанию.
Вот бесхитростное признание парня, который не получил от своей возлюбленной взаимности.
Черноброва ты, девка бравая,
Наливная ты в поле ягода...
Вечор был-то я в гостях у тебя,
Не узнала ты, глупая, меня... и т. д.
Уже самые слова странного, чисто народного, упрека полны глубокого смысла, но когда исполняемая большим хором песня подхватывает вас на свои крылья и баюкает проникающими в душу нотами, -- вы весь во власти народной поэзии, и если ваше сердце не зачерствело -- вы не устыдитесь искренно прослезиться... Точно также вы не в состоянии не поддаться буйно-веселому настроению, когда отчетливо и лихо закружит:
Тары-бары, на беседе я была,
Тары-бары, травянуху я пила,
Тары-бары, низко кланялася -
Тары-бары, разрумянилася...
Я стояла у притвора - у дверей
Сполюбил меня не старый архирей...
Два попишечка с ума сошли,
Два послушничка плясать пошли... и т. д.
И теперь перед нами ярко вырисовывается бес-искуситель в образе румянящей русской молодухи!.. Но эта этнографическая справка -- лишь незначительная деталь из кладези бытовых славянских сокровищ.
У М.Д. Агреневой в распоряжении несомненно огромный материал, почерпнутый не только в России, но и в других славянских странах. Ее капелла является тем чудодейственным сосудом, в котором кристаллизуется народная песня и приобретает ослепительный блеск. Ее былины и сказания невольно переносят вас во времена Рюриков и легендарных Святогоров, ее песни садят вас за дубовые столы боярские, носят над лесами дремучими, пустынными, воскрешают былую вольницу поволжскую, наконец, плачут над бурлацкой тягостью, причитают над бабской долюшкой... Словом, во всю мощь развертываются перед нами необъятные просторы океана народного, со всеми его чудесами и страхами, привольем полей и подземельем каторги... Океана, который вечно бушует бодрою жизнью и даже в самых тяжких условиях не падает духом и поет:
- Эх, да разгулялся, молодой молодчик,
Разгуляйся ветром, расходись метелью,
Покажи ты удаль, покажи ты силу,
Развернись на воле, на честном народе... и т. д.
Или:
От Самары до Рыбинска песня одна
Не на радость она создана!..
В ней звучит и тоски похоронный напев
И бессильный, страдальческий гнев...
Истомилася грудь... Лямка режет плечо,
Надо ухать еще и еще!..
Трудно остановиться на чем-либо из использованных номеров, так как все по-своему красиво и трогательно. Но нас особенно поразило исполнение небольшой и простой песенки "Сказали мне про молодца", в которой, несмотря на примитивность текста, капелла замечательно близко подошла к душе народной и создала картину неотразимого очарования.
Сумма наших впечатлений от концертов М.Д. Агреневой настоль велика, что мы вправе сказать: "Значение их огромно не только в области искусства, как такового, но и в научном отношении, а также и в отношении широкой популяризации песенного народного творчества, имеющего большую историю в прошлом и несомненное торжество в будущем".
В заключении не могу не остановить внимание читателя на некоторых частностях, весьма характерных в отношениях М.Д. Агреневой к публике...
Как я уже сказал, публика, в своем большинстве, восхищается номерами веселого репертуара. Поэтому в программах капеллы преобладают веселые песни, но публика, в меньшинстве конечно, иногда просит повторения таких номеров, как "Доля", "Байкал" или "Бурлаки"... М.Д. Агренева выходит своей царственной походкой, снисходительно улыбается, стает в свою полу божественную позу, и по ее мановению хор подхватывает:
Трах, трах тарарах, -
Едет баба на волах,
Постой, баба, не беги,
Где твои пироги?..
Приедет Захарка,
Сам на лошадке,
Жена на коровке,
Дети на телятках,
Слуги на запятках.
Вот как!..
Большинство неистовствует от восторга, а меньшинство требует свое: "Байкал! Байкал!"...
Царица русской песни снова возвращается на свой трон и с совершенно серьезным видом повелевает хору:
Пастух-то был Захарка,
Гусак-от был Макарка...
Свинья была Аксинья,
А боров-от Василий
Корова-то Матрена,
А бык-от был Ерема... и т. д.
Так и представляется стародавняя боярыня, нянчащая и забавляющая своего пеленочного внученька...
Остроумно и назидательно...